Ему не пришлось бить ее по лицу, трясти или обнимать (с последнего он бы, наверное, начал). Возможно, она услышала звучащую в своем голосе панику, ухватилась за нее, загнала в себя, В ее горле что-то булькнуло, она вдохнула, затихла.
— Садись, — сказал Том. — Ты наверняка устала. И ты, Клай. А я разберусь со светом.
Клай нащупал стул, сел к столу, которого практически не видел, хотя его глаза должны были полностью приспособиться к темноте. Что-то легонько коснулось его брючины. Из-под стола донеслось тихое мяуканье. Раф.
— Ты представляешь? — Он повернулся к едва угадывающемуся в темноте силуэту девушки. Шаги Тома уже затихали. — Старина Рафер только что испугал и меня, — хотя и не испугал, ну совершенно не испугал.
— Мы должны его простить, — ответила Алиса. — Без этого кота Том свихнулся бы, словив Импульс, как и другие. И это было бы ужасно.
— Безусловно.
— Я так боюсь, — призналась Алиса. — Как думаешь, завтра будет лучше, при свете дня? Я насчет страха?
— Не знаю.
— Ты, должно быть, очень волнуешься из-за жены и своего маленького мальчика?
Клай вздохнул, потер лицо.
— Труднее всего примириться с беспомощностью. Мы сейчас живем врозь, знаешь ли… — Он замолчал и покачал головой. Не продолжил бы, если бы она не нашла его руку. Пальцы ее были твердыми и холодными. — Мы с весны живем врозь, но в одном маленьком городе. Моя мать назвала бы наши отношения «соломенной женитьбой». Моя жена — учительница в начальной школе.
Он наклонился вперед, стараясь разглядеть в темноте ее лицо.
— И знаешь, что самое ужасное? Случись все это годом раньше, Джонни был бы с ней. Но в этом сентябре он пошел в промежуточную школу, которая находится в пяти милях от города. Я все пытаюсь понять, успел ли он добраться домой до того, как мир свихнулся. Он и его друзья ездят в школу на автобусе. Я думаю, к трем часам он должен был вернуться домой. И я думаю, что он сразу пошел к ней.
— Но ты этого не знаешь.
— Нет.
— У моего отца багетная мастерская и художественный салон в Ньютоне. Я уверена, с ним все в порядке, он из тех, кто полагается только на себя, но будет волноваться обо мне. Обо мне и моей… Моей… ты знаешь…
Клай знал.
— Я все думаю, что же он поел на ужин. Я знаю, это бзик, но он совершенно не умеет готовить.
Клай хотел спросить, а был ли у ее отца мобильник, но что-то подсказало ему обойтись без этого вопроса. И он задал другой:
— Ты немного успокоилась?
— Да, — ответила она, пожав плечами. — Если что с ним случилось, то уже случалось, и я ничего не могу изменить.
— У моего сына есть мобильник, я тебе это говорил? — Собственный голос ему самому напоминал воронье карканье.
— Да, говорил. Перед тем как мы пересекли мост.
— Понятно. — Он кусал нижнюю губу, но заставил себя отпустить ее. — Но он не всегда заряжает аккумулятор. Наверное, я говорил и об этом.
— Да.
— У меня просто нет возможности узнать, как они сейчас там. — Крыса-паника вырвалась из клетки. Принялась бегать и кусаться.
Теперь обе ее руки накрыли его ладонь. Он не хотел сдаваться утешению, которое она предлагала (ему было сложно ослабить хватку, в которой он держал себя, и сдаться на милость ее утешения), но он сдался, думая, что
8
Лампа Коулмана давала достаточно света, чтобы они могли обойтись без фонариков. Свет был резким и белым, но Клаю нравилась его яркость, которая изгнала из кухни все тени, за исключением их собственных и кота. Все прочие прыгнули вверх по стене, словно украшения на Хэллоуин, вырезанные из черной гофрированной бумаги, и спрятались.
— Думаю, нам нужно зашторить окна, — сказала Алиса.
Том открывал один из пластиковых мешков из кафе
«Метрополь» с надписью «ДЛЯ СОБАК» на одной стороне и «ДЛЯ ЛЮДЕЙ» — на другой. Он оторвался от своего занятия, с любопытством посмотрел на нее.
— Почему?
Она пожала плечами и улыбнулась. Клай подумал, что это самая странная улыбка, которую он когда- либо видел на лице девушки-подростка. Алиса смыла кровь с носа и подбородка, но под глазами темнели мешки усталости, а лампа Коулмана обесцвечивала остальную часть ее лица до мертвенной бледности, и улыбка, показавшая узенькую полоску поблескивающих зубов между дрожащих губ, на которых уже не осталось помады, дезориентировала взрослой искусственностью. Он подумал, что Алиса похожа на киноактрису из далеких 1940-хгодов, играющую светскую даму на грани нервного срыва. Крошечная кроссовка лежала перед ней на столе. Алиса крутила ее одним пальцем. Шнурки ударялись и постукивали. Клай начал надеяться, что она скоро сломается. Чем дольше ей удалось бы продержаться, тем мощнее была бы разрядка. Она, конечно, чуть-чуть стравила давление, но самую малость. Пока из всех троих в ней накопилось самое большое напряжение.
— Не думаю, что люди должны знать о нашем присутствии здесь, вот и все, — ответила она. Вертанула кроссовку, которую назвала «беби найк». Она вращалась. Шнурки ударялись и постукивали о полированную поверхность кухонного стола Тома. — Мне кажется, это может быть… плохо.
Том посмотрел на Клая.
— Она, пожалуй, права, — согласился с Алисой Клай. — Мне не нравится, что во всем квартале свет горит только у нас, пусть даже окна выходят во двор.
Том поднялся и молча задвинул занавески окна над раковиной.
В кухне было еще два окна, и он задвинул занавески и на них. Направился обратно к столу, потом сменил курс, закрыл дверь в коридор. Алиса вращала перед собой «беби найк». В резком, безжалостном свете лампы Коулмана Клай видел, что кроссовка розово-пурпурная, такие цвета могли понравиться только ребенку. Кроссовка вращалась. Шнурки ударялись и постукивали. Том, хмурясь, смотрел на нее, когда садился, и Клай подумал:
Но Том только достал сандвичи из пакета, с ростбифом и сыром, с ветчиной и сыром, и раздал их. Из холодильника он принес кувшин с ледяным чаем («Еще холодный», — сказал он) и положил коту остатки сырого гамбургера.
— Он этого заслуживает. — В голосе слышались извиняющиеся нотки. — А кроме того, с отключенным электричеством мясо быстро протухнет.