Противостояние. Том II

— Нам хватит, — прошептал Малыш. Глаза его блестели. Он начал сводить машину с шоссе. Правые колеса зашелестели по грунту обочины.

— Я пас, — торопливо сказал Мусорщик и схватился за ручку на дверце.

— Сядь на место, — рыкнул Малыш, — или еще одним дохлым пидером станет больше.

Мусорщик повернул голову и взглянул в дуло 45-го. Малыш напряженно хихикнул.

Мусорщик сел на место. Он хотел закрыть глаза, но не мог. С его стороны последние шесть дюймов обочины исчезли из виду. Теперь он смотрел прямо вниз, на далекие кроны серо-голубых сосен и громадные опрокинутые валуны. Он ясно представлял себе, что колеса теперь в четырех дюймах от края обрыва… в двух…

— Еще дюймик, — с широченной ухмылкой и выпученными глазами пропел Малыш. Крупные капли пота выступили на его бледном кукольном лобике. — Еще… один…

Все закончилось быстро. Мусорщик почувствовал, как правое заднее колесо вдруг скользнуло вниз. Он услышал шорох падающих мелких камешков, потом — камней покрупнее. Он заорал. Малыш страшно выругался, врубил первую передачу и вдавил педаль газа в пол. Слева, где в дюйме от двухместной тачки лежал перевернутый микроавтобус «фольксваген», раздался скрежет металла.

— Лети! — заорал Малыш. — Давай, как птица! Лети! Черт тебя возьми, ЛЕТИ!

Колеса их тачки бешено завертелись. На мгновение их, казалось, потянуло дальше вниз. Потом машина дернулась вперед и вверх, и они снова очутились на шоссе, по другую сторону завала.

— Говорил я тебе, она сделает это! — восторженно заорал Малыш. — Черт! Ну что, Мусорок, разве не вышло, цыпленок ты ё…й, х…сос вшивый?

— Мы сделали это, — тихо сказал Мусорщик. Он весь трясся, просто не мог удержать дрожь. А потом, во второй раз с момента своей встречи с Малышом, он бесхитростно произнес единственно верные слова, которые могли спасти ему жизнь; не скажи он их, Малыш наверняка убил бы его, подобным извращенным способом отмечая удачу. — Классная езда, чемпион, — сказал он.

Никогда в жизни до сегодняшнего дня он никого не называл чемпионом.

— А-аа… не преувеличивай, — покровительственно сказал Малыш. — По меньшей мере еще двое ребят в стране могли бы крутануть так. Веришь в эти хенки-пенки?

— Как скажешь, Малыш.

— Ты мне не рассказывай, золотко, — я сам тебе, мать твою, расскажу. Ладно, двигаем дальше. Тот еще денек.

Но дальше они двигали недолго. Двухместная тачка Малыша остановилась навсегда через пятнадцать минут, в восьмистах или больше милях от ее начального старта в Шривпорте, штат Луизиана.

— Глазам своим не верю, — сказал Малыш. — Не… мать твою… НЕ ВЕРЮ!

Он распахнул свою дверцу и выскочил наружу, все еще сжимая в левой руке на четверть полную бутылку «Ребел Йелл».

— УБИРАЙТЕСЬ С ДОРОГИ! — заревел Малыш, приплясывая на своих гротескно высоких каблучках, — крошечная разрушительная сила природы, похожая на бурю в стакане воды. — УБИРАЕТЕСЬ С МОЕЙ ДОРОГИ, Ё…Е МЕРТВЕЦЫ, ВАМ ВСЕМ МЕСТО НА КЛАДБИЩЕ, ВАМ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ НА МОЕЙ Е…Й ДОРОГЕ!

Он швырнул бутылку, и та, кувыркаясь в воздухе, полетела вперед и разбилась вдребезги о бок старого «порше». Малыш стоял молча, тяжело дыша и слегка раскачиваясь на своих каблучках.

В этот раз задача была совсем не так проста, как раньше. Теперь путь преграждал застывший поток транспорта. Восточные и западные ряды шоссе разделялись средней полосой, поросшей травой, шириной около десяти ярдов, и двухместная тачка, наверное, смогла бы переехать с одной стороны шоссе на другую, но состояние обеих дорожных артерий было одинаковым: четыре ряда каждой были заполнены шестью рядами машин, тесно прижавшихся боками и бамперами друг к другу. Разделительные полосы были так же плотно забиты, как и сами ряды. Некоторые водители пытались даже ехать по самой средней полосе, хотя она была усеяна рытвинами и торчавшими из земли, подобно зубам дракона, камнями. Возможно, каким-то экипажам с высокими подвесками и четырьмя ведущими колесами и удалось бы как-то продвинуться там, но все, что видел Мусорщик на средней полосе — это было автомобильное кладбище, забитое смятым, изуродованным детройтским железом на колесах. Всех водителей словно охватило какое-то массовое безумие, и они решили устроить смертельные апокалипсические гонки или какой-то сумасшедший турнир здесь, в вышине, на I–70. «Высоко на Скалистые горы влез, — пронеслось в голове Мусорщика, — дождь машин пошел с небес…» Он едва не хихикнул и торопливо захлопнул рот. Если бы Малыш услышал сейчас его хихиканье, ему скорее всего уже никогда больше не довелось бы хихикать снова.

Малыш подошел обратно к тачке на своих высоких каблучках — аккуратно уложенные волосы блестели, лицом своим он напоминал карликового василиска, в его глазах полыхала ярость.

— Я не оставлю мою ё…ю тачку, — сказал он. — Слышишь меня? Никогда. Я не оставлю ее. Ты иди вперед, Мусорок. Иди туда и погляди, как далеко тянется эта ё…я машинная пробка. Не знаю, может, там грузовик на дороге. Я только знаю, что мы не сможем вернуться — здесь нет обочины. Нам придется спуститься вниз. Но если там просто застрял какой-то грузовик или еще что-нибудь, я тут все разнесу к чертям собачьим. Я тогда подцеплю все эти сучьи потроха и по одному пошвыряю с обрыва. Я могу это сделать, и тебе лучше поверить в эти хенки-пенки. Давай двигай, сынок.

Мусорщик не спорил. Он осторожно пошел вверх по шоссе, пробираясь между застрявшими машинами. Он был готов пригнуться и побежать, если Малыш начнет стрелять. Но Малыш не стрелял. Когда Мусорщик отошел, по его мнению, на безопасное расстояние (за пределы пистолетного выстрела), он забрался в кузов грузовика и оглянулся. Малыш, миниатюрный панк из преисподней, фигурка, кажущаяся с расстояния в пол-мили и вправду кукольного размера, пил, облокотясь о бок своей двухместной тачки. Мусорщик хотел было помахать ему рукой, но потом решил, что не стоит.

Мусорщик начал свою пешую прогулку в тот день около половины одиннадцатого утра. Шел он медленно — машины стояли, так тесно прижавшись друг к другу, что часто приходилось перелезать через капоты и крыши грузовиков и фургонов, — и к тому времени, как он добрался до первого знака ТУННЕЛЬ ЗАКРЫТ, было уже четверть четвертого. Он одолел около двенадцати миль. Двенадцать миль — это не так уж много, во всяком случае, для того, кто проехал одну пятую всей страны на велике, но, учитывая все препятствия, он решил, что двенадцать миль — не так уж и плохо. Он давным-давно мог бы вернуться и доложить Малышу, что проехать невозможно, если бы… Если бы он имел хоть малейшее желание возвращаться — вот в чем дело. Конечно же, он не вернулся. Мусорщик в жизни маловато читал исторических книг (после электрошоковой терапии чтение давалось ему с трудом), но ему и не нужно было знать, что в старые времена короли и императоры нередко убивали приносивших дурные вести — просто с досады. Того, что он знал, вполне хватало: он достаточно насмотрелся на Малыша, чтобы понять больше он его видеть не хочет.

Он стоял, разглядывая знак: черные буквы на оранжевом ромбовидном поле. Знак был сбит и валялся мод колесом того, что походило на древнейший на свете «юго». ТУННЕЛЬ ЗАКРЫТ. Какой туннель? Он уставился вперед, заслонив ладонью глаза, и ему показалось, он разглядел что-то. Он прошел еще триста ярдов, перелезая при необходимости через машины, и подошел к жуткому месиву из разбитых автомобилей и мертвых тел. Некоторые машины и грузовики были сожжены дотла. Многие из них — армейские. Множество тел было в защитной форме. За этим полем битвы — Мусорщик почти не сомневался, что здесь разыгралось сражение, — снова начиналась машинная пробка. А за ним и восточные, и западные ряды мертвого транспорта исчезали в двух одинаковых дырах, бывших, если верить прикрепленному к скале знаку, ТУННЕЛЕМ ЭЙЗЕНХАУЭРА.

С гулко бьющимся сердцем он подошел поближе, сам не зная, что собирается делать. Эти два черных отверстия, уходящих в скалу, пугали его, и по мере приближения к ним страх превращался в настоящий ужас. Он бы прекрасно понял внутреннее состояние Ларри Андервуда перед туннелем Линкольна; в это мгновение, сами того не подозревая, они были неведомыми друг другу родственными душами по одному признаку — дикому страху.