Слышите? – это рыба-акулька поет.
На два не-своих голоса.
…городовые – они уже потом примчались.
Их извозчик вызвал.
XII. АЗА-АКУЛИНА или ПОД КРЫШЕЙ КНЯЗЯ САМОГО!..
Неужели ты держишься пути древних,
по которому шли люди беззаконные,
которые преждевременно были истреблены,
когда вода разлилась под основание их?
…Добро бы мы с Федькой, а тут и Друц с Княгиней едва рты не разинули! Мы его, понимаешь, убить- зарезать хотели, бились смертным боем, а он – нате вам: 'Руки прочь от моих друзей! Не сметь! Мы подверглись нападению! да, скрылись! да, вон за тем углом…'
Да где ж такое видано, чтоб маги у князя жандармского в друзьях ходили?! Кто поверит?! кто проверит?! Вот мы и не поверили. А двое городовых – и подавно. Только верь, не верь, а против княжьего слова не попрешь! Переглянулись городовые; потопали, как миленькие, за угол, куда князь им указал.
Один задержался, спросил:
– Может, господина… э-э-э… рома – в больницу доставить?
А князь ему так это ручкой:
– Не извольте беспокоиться, голубчик. Сейчас мы поедем ко мне в отель, и я сам вызову врача. А вы идите, идите, и постарайтесь честно исполнить свой долг!
Козырнул городовой, шашку на боку придержал – и за угол, рысцой.
Долг исполнять.
А князь уж извозчика обратно кличет. Благодарит за заботу; целковый на водку отваливает. Велит хохлу щекастому в самом скором времени второй тарантас пригнать. Чтоб все, значит, влезли. Выходит, нам теперь куда ни кинь, всюду клин. Бежать вроде как неловко – да и Друц весь побитый-поломанный, куда ему бежать! А князь стоит, смотрит на нас выжидательно. Молчит.
И мы молчим.
На князя поглядываем, на пролетки, что рядом остановились.
Потому как ничего хорошего от князя жандармского нам, магам в Законе, ждать не приходится. Небось, каверзу какую учинить решил! Хотя какую уж тут каверзу?! Сдал бы нас городовым, изложил правду-матку – вот и вся каверза. Может, не так страшен черт…
– Похоже, ваша светлость не оставила нам другого выбора, кроме как воспользоваться вашим любезным приглашением, – Княгиня, она всегда первой начинает.
Норов у нее… характер называется.
– Очень на то похоже, – кивает в ответ князюшка. – Молодой человек, помогите господину Друц- Вишневскому сесть в пролетку. Мы с госпожой Альтшуллер поедем впереди, а вы – за нами.
И на меня вдруг глянул. Странно глянул… уважительно, что ли? Князь! на меня! – уважительно?! Смехота! Ой, а ведь это я его только что ногами пинала, да еще ножиком у локтя порезала!
Я ли?
Словно затмение чувств на меня нашло. А только встал заместо Друца с Рашелькой у меня за спиной фертик незнакомый: собой чернявый, усики-стрелочки, рубашоночка белым-бела, с кружевами, навроде фартушка у горничной. И от рук-ног того фертика ко мне шелковые ниточки протянулись – будто к тем куклам, что в балагане на набережной видала. Тут фертик как пошел МНОЮ князя полоскать! А с ним рядышком еще один вприсядку скачет. Ром, по всему видать; только бородатый он, ром-то, махонький, на Друца не похож ну ни капельки! И норовит мне в ладонь ножик всунуть – мол, руки-ноги хорошо, а ножиком куда сподручнее! Всунул-таки; исхитрился. Дальше уж не помню ничего: эти двое за меня, почитай, все делали. А князь от нас троих отмахивался-отмахивался – где отмахался, а где и не очень!
Вот сейчас как осерчает…
Нет, не осерчал.
Короче, помогли мы с Федькой Друцу подняться, а в пролетку он уже сам забрался.
И мы поехали.
В отель.
Хорошо хоть, не в тюрьму!
Интересно, отель – это навроде меблированных комнат? Только для князей? Ладно, скоро сама увижу.
Едем.
Замечаю: Федька на меня искоса зыркает. Но не так, как князь – по-другому.
– Здорово ты ему врезала! – шепчет зачем-то.
А глазищи прям-таки сияют двумя пятаками начищенными. Под левым, между прочим, фингал свежий цветет-наливается… видный у нас парень, Федька-то. Да никак он в меня втюрился! И не во сне срамном! – наяву! взаправду! Ай-да я, ай-да рыба-акулька! Хотела ему сказать что-нибудь такое-эдакое, жару подбавить – да только тут оказалось, что приехали мы.
