Само сложилось-вывернулось.
– Скажешь, тоже ромка?
– Нет, мордва болотная, немаканая! Аль не видишь, бриллиантовый?
– Вижу, вижу, шестерки-козыри… – и все смотрит на меня искоса, по-птичьи. Будто прыщ на ровном месте углядел, какого раньше не заметил.
Ишь, уставился!.. аж мурашки по спине.
– Ладно, ромка белобрысая, вот ты-то мне после и погадаешь. А сейчас – ешь от пуза! – Вадюха- Сковородка отвел взгляд. Скалится весело, а я себе думаю: верно прозвали, рожа плоская, как сковорода. – Эй, Мишок, подвинься, прими гостью! Да смотри мне, не лезь к девке кобелем! Знаю я тебя!
– Да что вы, Вадим Георгич, я ж по уму, в самом деле…
И ко мне:
– Садись, не стесняйся; на халяву любой кус на любой вкус! Плова хочешь? А вот судак жареный – пальчики оближешь! Тебя звать-то как?
– Азой зови, соколик! – улыбаюсь ему, как Катарина учила.
Ничего парень, бойкий, на скорую руку тесаный. Только кобелистый – прав Вадюха.
– А меня – Михаил. Для своих – Мишок. Я у Вадюхи сейчас – правая рука! Он без меня… – парень выпячивает грудь колесом, а меня едва не разбирает смех. Ну да пусть его хорохорится – жалко, что ли?
– Знаешь, Аза, – он заговорщицки подмигивает, – а не выпить ли нам хорошего винца за приятное знакомство?
Ответа не требуется: Мишок уже тянется к большой плетеной бутыли, наклоняет ее, встряхивает – и с досадой отставляет прочь.
– Черт, выхлебали, курьи дети! Во народ! Не успеешь оглянуться… Ладно, я мигом. У Вадюхи вина – залейся! Щас, притараню, и еще получше этого, – Мишок исчезает, а я наконец могу спокойно заняться всякими вкусностями, которыми уставлен стол.
Плов, судак, мясо с сыром, запеченное в виноградных листьях (забыла, как по-местному называется) – живут же люди! Лопнуть можно! У нас в Кус-Кренделе не во всякий праздник мясоедом грешат, а винограда ихнего и не видал никто отродясь! Расскажешь – не поверят, в лицо расхохочутся. Рыба да пшено… Эх, как мамка-то моя там? Тятя хоть и пил безбожно, но когда-никогда избу латал, дрова колол; опять же, глядишь – и не пропьет лишний грошик, нам оставит. Да и я мамке помогала – а теперь куда? Одна с малыми осталась – не померли бы с голодухи! Ну, сейчас-то не пропадут, летом, а вот зимой…
Надо бы им денег выслать – я уже одиннадцать рублев с полтиной скопила; да вот только как высылать правильно, чтоб дошло? Дядя Друц отродясь денег никому не слал, другие ромы – и подавно. Увижу Рашельку – у нее спрошу. Она точно знает! Она все знает! Мы когда в поезде ехали…
…Мы тогда сперва по лесу двое суток шли. Без ружья, без спичек, один ножик на всех… И ничего, выбрались! Федюньша дорогу указывал, а дядька Друц зайцев тайным свистом приманивал. Сунет пальцы в рот, зальется – глянь, косой из-за куста выглядывает!
Прямо до слез жалко было, когда Федюньша их резал, только есть уж очень хотелось.
Рашелька костер развела – я прямо ахнула! Мы хворост собрали, как она велела, а Княгиня присела на корточки, глянула – и занялось ясным пламенем! Я стою, глазами лупаю, а она смеется: 'Ерунда, мол, через год и вы с Федором так сможете!' Неужто правда?! Скорей бы год прошел!..
А потом и вовсе чудеса начались! Входим в село – я в нем и не была никогда, слыхала только, что Приречное называется. Друц с Рашелью велели нам рядышком иттить, да не дергаться, по сторонам не глазеть, иттить себе и иттить, да делать, чего скажут.
Идем.
По сторонам не глядим, как велено.
Ну, не то чтобы совсем… это Федюньша честный, и взаправду не глядит – а я так, украдкой. Село как село; одна беда – люди нас вроде бы не замечают. Будто и нет нас. Или это им, а не нам велели по сторонам не глазеть. Ну не бывает ведь так: чужие в село заявились, а всем это дело – до пенька елового!
Свернули к избе правления. Тут Рашелька велит нам ждать, а сама внутрь. Дверь толкнула – а мне чудится, что не армяк на ней драный, и не бродни стоптанные, а одежка барская, городская, воротник седой лисы; на ногах сапожки новой кожей лоснятся… Да и сама идет Княгиней; не идет – над землей плывет, чтоб грязи нашей, значит, не касаться! Зажмурилась я со страху, а в ушах эхом, от костра того: 'Через год, мол… и вы с Федором…' И взяла меня радость – едва в пляс не пошла! И я смогу?! Писаной красавицей прикинуться? В любой обнове оказаться – парни умом рехнутся?! Да что там парни?! Графья с енералами вокруг виться станут!
Интересно, Друц тоже так умеет?!
Не удержалась, спросила шепотом.
'Умею, – говорит. – Иначе, по-другому – но умею.'
'А меня научишь?!'
'Научу, – отвечает; у меня сердце от счастья чуть из груди не выскочило! Да я ж тогда… – Не я научу, сама выучишься. Когда время придет.'
Глядь – а Рашель уже к нам выходит. Улыбается.
'Телегу, – говорит, – нам выделят, до Раздольного добраться. А там до Вельска рукой подать. Ну, и харчей в дорогу – само собой.'
