– Держи жениха!!!
– Слыхали: Пилос сто кораблей дал! двести!
– Слушайте дурака! Они под Трою меньше сотни снарядили!
– Убег, паскудник... женихи, они на ногу быстрые...
– Клисфенчик мой! Вернется, шкуру плетью обдеру! лишь бы вернулся!..
– Да закройте дуре рот! И без нее тошно!
– Туман еще этот... как нарочно...
– А я тебе в морду: раз! Я тебе в морду: два! Наследника сгубить вздумал, замийская рожа?!
– Афина Паллада, Гермий-Водитель, не попусти смерти окаянной, спаси над бездной, оборони в бурю...
– Корабль! люди, корабль! Клисфенчик мой!..
– Смотрите!
Такого столпотворения Форкинская гавань не видала давно. Людей, бывало, собиралось и больше, но чтоб эдакий галдеж... Третий день Итака гудела, пенилась слухами. Втягивала сплетни, извергала догадки: куда там ужасу мореплавателей, знаменитому водовороту Харибды! Родители парней, тайно отправившихся с Телемахом, проведав о бегстве отпрысков, подняли бучу. Гордость мешалась со страхом. Ожидание – с опасениями. Трусов, не явившихся к месту ночного сбора, выдрали кнутом, скрывая вздох облегчения: мой, хоть и заячья душонка, зато живой! За своим героем следите, соседи! не пришлось бы каяться! Следом, злым жучищем в муравейник, шлепнулась новость: женихи вознамерились тайно сгубить наследника. Чтоб концы в воду. Если кто-то из жениховской челяди теперь появлялся в городе, его тут же хватали за грудки. Трясли. Совали кулаком в зубы. Требовали ответа; получая самые противоречивые ответы, трясли и совали кулаком по-новой. На самих женихов смотрели косо; с сегодняшнего утра пытались ловить. Допрашивать. Женихи прятались в доме.
Но до открытого бунта не доходило.
И вот: неуклюжая гиппагога несется на всех парусах к пристани, словно превратясь в боевую пентеконтеру.
Боги, святые боги! чудо!..
Поглубже надвинув на лоб широкополую войлочную шляпу, Одиссей стоял сбоку, у бухты каната. Кутался в хламиду. Впрочем, его и так никто не замечал – внимание толпы было отдано вернувшимся парням. Подзатыльники, обещания зверской порки, но слепому видно: дальше обещаний дело не пойдет. Вернулся, любимый! родненький! а плечи! а взгляд!
Зевесов орел, не парень!
Зевесовы орлы вели себя соответственно. Напускали таинственность. Отвечали многозначительно, с достоинством. Это значит: не отвечали вообще. Да, наследник высадился на берегу час назад. Отправился проверять пастбища. Зачем? – не ваше дело. Значит, надо. В Пилосе? – да, были. В Спарте? – были и в Спарте. Везде были. Что выпросили? – что надо, то и выпросили. Придет время, узнаете.
Когда придет? – когда надо, тогда и придет.
Одиссей еле сдерживался, чтоб не рассмеяться. Молодцы, парни. Пошла в наступленье свирепая зелень. Зря, что ли, рыжий всю дорогу к гавани растолковывал им: как себя держать. Выходит, не зря. Когда подросток знает тайну, скрытую от взрослых, когда он чувствует за спиной невидимую, но надежную поддержку – берегись!
Теленок быка забодает.
– А это кто такой? Эй, почтеннейший, ты кто?!
Наконец-то.
Снизошли.
– Это Феоклимен, прорицатель! – затараторил Пирей, вертясь у плеча ткацким челноком. – Мы его в Пилосе подобрали, на мостках... он дома кого-то убил, теперь бежит, от кровников!.. куда подальше...
Молодчина.
Как договаривались.
Вокруг Одиссея образовалось кольцо. Раскрытые в ожидании рты. Горящие глаза. Пятна румянца на скулах. Не человек ли Нестора? – молчали рты. Не доверенный ли Менелая?! – горели глаза.
Кто?! – багровел румянец.
– Феоклимен, значит?!
Одиссей почувствовал: внутри все опустилось. Он ждал этой минуты, но ждать, готовиться – одно, а увидеть рядом, на расстоянии двух локтей, лицо белобрысого дамата Ментора... Ты постарел, друг детства. Облысел. Ссутулился. Стал очень похож на отца. Так и кажется: сейчас ты примешься ходить вокруг меня, приговаривая: 'Славно, славно...'
– Славно, славно... Это какой же Феоклимен-прорицатель? Вроде бы меж пилосцев не водилось таких...
– Из Аргоса я, – Одиссей чуть подался вперед, чтобы тень от шляпы стала гуще. Добавил в речь этолийского клекота. Запоздало сообразил: где Аргос, а где Этолия!.. ладно, сойдет. – Феоклимен, сын Полифейда. Слыхал, небось, уважаемый?
Нежное, привычное чувство: змеятся тонкие щупальца. Бегут из души наружу. Оплетают толпу, вяжут пузырь к пузырю. Впиваются зазубренными стрекальцами. Течет сладкий яд. Я – Феоклимен... сын Полифейда...
