Зато богам плеснуть забыл.
– Ты умный человек, Феоклимен, сын Полифейда, – жестом отстранив Верзилу, вступает в разговор Богатей. – Без обиняков спрашиваю: очищение требуется?
Киваю в ответ. Требуется. Жажду, черный кобель, отмыться добела. А вина мне Толстячок неразбавленного подсунул. Упоить собрался. Задремлю спьяну, они мне, ясновидцу, глазки-то и повыкалывают.
– Вот и славно. Тебе очищение, нам – волю богов из твоих уст. Сам видишь: люди в зале собрались уважаемые, известные. Любой тебя с радостью от скверны очистит. Кстати, тебе ведь в Аргос все равно пути нет?
Снова киваю. Как бы башка не отвалилась.
От пущего согласия.
– Здесь останешься! У нас свой жертвогадатель есть, только он дурак дураком! Ерунду вещает, даже слушать противно!
Богатей машет рукой в угол, где сидит рыхлый коротышка в темном плаще. Услыхав, что речь о нем, коротышка давится вином. Икает, булькает горлом; спешно утирается краем плаща.
По залу катится судорога смеха.
– Сам видишь, Феоклимен: с этого взятки гладки. А ты – другое дело. Ты человек полезный. Ну что, по рукам?
– Итак, я вам предсказываю будущее, а взамен меня очищают от скверны. И звание общественного проксена. Я правильно понял?
– Люблю деловых людей! – весело хлопает себя по бедру Богатей. – Воистину так, зоркий Феоклимен!
– И что же вы хотите знать, богоравные господа мои?
Недоброе, пьяное веселье пузырьками щекочется в носу. Ох, пойду пророчить, мало не покажется! А завтра с удовольствием взгляну на их лица, когда выгоню взашей из своего дома.
– Мы хотим ясности. Пока жив хоть один мужчина из Аркесиадов... А если: ни один?! Если все в Аиде?! Тогда как?
– Говорю ж вам, уважаемые: мне бы у птичек спросить. У стервятников, например. Вопросики у вас! Старик Лаэрт, вроде бы, живой пока, и юный Телемах...
– Заткни пасть! – зло бросает молчавший до сих пор Красавчик. – Вопросы здесь задаем мы. Твое дело: отвечать. Понял, гадатель?
– Понял, красивый. Вы задаете вопросы, а я их убиваю.
– Что?!
– Я хотел сказать: отвечаю.Только у Судьбы на всякий вопрос много ответов, а значит – ни одного.
– Эй, прорицатель, давай по-простому, – кричит кто-то от очага. – Кого изберет в мужья Пенелопа?!
Этот вопрос можно убивать без раздумий:
– Басилисса уже выбрала. Давно.
Ха! Как они сразу заозирались по сторонам, подозрительно косясь друг на друга!
– Темнишь, ясновидец, – раздраженно ворчит Богатей. – Все вы, пророки, такие. Насмотрелся я на вашего брата, наслушался. Ладно, тогда...
– Я его сам спрошу, – цедит Красавчик, нависая надо мной. – Не строй из себя болвана, пророк. Род Аркесия на двух волосках висит. Старик да младенец. Цена тем волоскам: плюнуть и растереть. Ты спроси богов: как оно, а? Знамение бы. И спрашивай с усердием, если выгоду свою видишь...
Наверное, меня должен был обуять гнев. Косматый, страшный. Всякому милосердию есть предел... Странно: гнева не было. Косматого, страшного; никакого. Наверное, я навсегда разминулся с ненавистью. Ничтожества. Земляные черви. Недостойные даже медной подошвы сандалии. Впрочем, не один гнев бежал меня. Отхлынуло море любви, песок скуки просеялся сквозь мелкое сито, и молчал повзрослевший ребенок у предела, где заканчивалось милосердие.
Я тоже молчал. В мегароне царила душная тишина. Лишь треск чадящих факелов на стенах, да чье-то сиплое, с присвистом, дыхание.
Не хочу убивать вас. Даже сейчас.
Противно.
– Опомнитесь, слепцы! Разве вы – захватчики, что пришли в дом, и теперь жаждете крови его хозяев?! Вы готовы разорвать живьем юношу и старика, вонзить в них клыки и когти – разве так поступают люди?! Или вы звери, что собрались драться из-за самки?..
Сейчас я уже не могу вспомнить всех своих слов, хотя это случилось позавчера. Но речь моя прервалась: мегарон обратился в скопище безумцев! Женихи повскакивали с мест, опрокидывая скамьи, глаза их налились кровью, из глоток исторгся хриплый смех, больше похожий на рычание львов. Кто-то судорожно лакал вино прямо из широкогорлого кратера, кто-то ползал меж столами на четвереньках, кусая других за ноги, а Красавчик с Богатеем, жадно урча, набросились на сырое мясо: рвать ногтями и зубами.
Обо мне забыли. Наверное, я мог бы спокойно уйти.
– Опомнитесь! Вы же люди! Люди!!!
