– Как это: женится?! – я едва не подскочил.
– Ты не знаес, как зенятся? – чудо перестало скакать. Заинтересованно склонило голову к другому плечу. – Ой, куда ты, дядя?!
Дорога самоубийственно бросалась под ноги, прожитой жизнью уносясь назад. Щелкают по камням подошвы, клубится пыль: Троянский конь несется галопом. Не знаю, как быстро я домчался до своего дома. Влетел в распахнутые настежь ворота. Протолкался через толпу, запрудившую двор. Краем глаза успел заметить Эвмея с Филойтием: под плащами – кожа и бляхи доспехов. Еще десяток старых свинопасов. Взволнованный Ментор. Дальше! дальше!..
Когда моя спина перекрыла распахнутые, как и ворота, двери мегарона, с внешнего конца коридора послышался ропот раздражения. Но сейчас мне было не до недовольства толпы.
...я увидел свой лук.
В руках у Богатея.
Все остальное: застыла в напряженном ожидании
Пенелопа в этот миг могла выйти замуж хоть за Олимпийскую Дюжину разом. Итака могла пойти на дно. Небо и земля – трижды вернуть друг другу серебро приданого. Вряд ли это тронуло бы меня.
– Все равно не натянешь! – злорадно крикнул Мямля.
Цепкие пальцы сомкнулись на плече. Увлекли прочь от дверей, к ближней колонне. Вне себя от ярости, я рванулся, оборачиваясь и занося руку для удара: вместо сердца – Кронов котел, вместо души – алтарь, кишащий ядовитыми гадинами...
Вот оно, рядом: лицо Протесилая из Филаки.
'Живи долго, мальчик...'
Ярость неохотно отступила, свилась клубком в низу живота.
Свистящий шепот филакийца:
– ...где тебя носит?! Твои жена с нянькой – они совсем рехнулись! Полночи в гинекее просидел... Ты не подумай, рыжий, ничего такого! Говорили просто. А когда уходить собрался, твоя мне заявляет: все, мол! довольно! Нет сил ждать! С утра возвещу: кто мужнин лук натянет... А сама на меня смотрит, со значением. Улыбается...
Протесилай тесно прижал меня к колонне. Мощный, борцовский захват, жар дыхания. Нас теперь никто не видел (и, надеюсь, не слышал) – но я тоже не мог видеть творящегося в зале бесчинства. Чадят факелы на стенах: хихикают. Копоть разъедает балки: издевается. Очаг от стыда захлебывается горечью золы.
Я должен...
– ...искать. А тебя Гидра языком слизала! Я туда, я сюда: вдруг ты сам это задумал, а я только все испорчу? Нянька твоя бешеная... на рассвете чуть не за уши в мегарон тащит. Я ей: куда мне, нищему, на состязания? Не место мне там. А старуха смеется: место, место... Она, значит, и предупредила, кого надо, чтоб начеку были, и лишнее оружие велела припрятать. Дело за малым. А сама медным тазом сияет...
Пусти меня!
Прочь!
– Рыжий, здесь не кровью пахнет! здесь хуже!.. У меня нюх, я чую...
Я толкнул его в грудь. Вырвался из-за колонны. Вот она, Пенелопа. Под галереей, в тени стоит. Озирается с беспокойством: филакийца из виду потеряла. А вот и Телемах с ней рядом. Как же я их сразу не заметил?! А на лук в первую очередь смотрел, потому что...
Лук!
– ...пупок развяжется! – ехидные смешки отовсюду.
Богатей явно не первый. До него многие пробовали.
Многие!
– Да его сам Геракл не натянет! Дюжина колец... Враки!
– А ну, дай сюда!
Рядом с Богатеем возник Красавчик. Отобрал лук.
Я стою?! я смотрю?! И еще не сдох от стыда?!
Красавчик закрепил тетиву с одной стороны. Взялся правой рукой за ушко, левой – за роговой наконечник древка, выгнутый наподобие шеи лебедя. Переступил через середину лука, зажав упрямца между бедрами. Налег со всей силы – лук едва заметно подался, и только. На лбу Красавчика выступил пот, на руках вздулись жилы: хитон задрался чуть ли не до пояса, обнажая волосатые ляжки. Он попытался еще раз... Дрянной человечишка хотел изнасиловать
Они должны ответить за все! сдохнуть! как псы, как мерзкие шелудивые псы!..
– Сегодня неудачный день для состязаний, басилисса, – отдышавшись, громко заявил Красавчик. Пот обильно стекал по его раскрасневшемуся лицу. – Ты поторопилась. Завтра – празднество в честь Аполлона-Лучника. Эти состязания следовало бы посвятить ему: Феб гневается на нас. Завтра мы принесем обильные жертвы...
– Верно, верно!.. – подхватила
