– Троя большой стенка! высокий! Стенка боги ставил; человек пальцем нет-нет-нет ломай! Троя враг режь-режь, в море топи-топи. Троя друг золото давай! Домой плыви, золото вези – да-да-да?!
– А почему мой любимый шурин Паламед не пришел ко мне сам? Почему прислал тебя?
Ни один герой никогда не стал бы задавать лазутчику подобные вопросы. Да еще и рассчитывать на правдивый ответ – без пытки. Впрочем, за пытками, если понадобится, дело не станет...
Что со мной? что?!
И все-таки: неужели Паламед хочет вернуться сильнее, чем я?!
Страшная штука: ревность.
– Х-ха! Паламеда хитрый делишка делать! сейчас к Агамем-ванака ходи, да-да-да!
– Зачем?
– В волосатый ухо плюй-шепчи: хитромудрыя Диссей – измена! Великий Троя помогай, про Не-Ел-Сиська болтай-болтай! Золото давай – золото бери. Агамем-ванака сюда бегом беги, воины беги, много-много. Моя сюда видеть, золото видеть, хитромудрыя Диссей бей-убивай – да-да-да! Паламеда хитрый, сильно-сильно. Меня потом отпускай, золото давай!..
Я спрашиваю – он отвечает.
Преданно и честно.
Сейчас он просто неспособен врать, раскрашенный фракиец, от которого несет конюшней, и которому очень нужно золото Паламеда. Что-то творится со мной, что-то болезненное, острое, раздирающее душу, словно десны, в кровавые клочья – наверное, растут зубы.
...начинаю – с себя. С себя.
– Ты пришел один?
– Х-ха! Зачем один? Целый ладонь брат-фракийца рядом жди! Вся ладонь криком кричи: 'Да-да-да! Мы троян-золото хитромудрыя Диссей неси! Хитромудрыя Диссей – измена!'
– Сейчас ты их позовешь.
– Да-да-да! Я зови! Я...
– Замолчи. Позовешь, когда я скажу.
Откидываю полог шатра:
– Клеад!..
Без потерь не обошлось. Фракийцы отбивались, как бешеные крысы. Одного мои свинопасы сгоряча зарубили, да еще Клеада пришлось перевязывать: плечо рассекли, и щеку. Ладно, что ни делается – к лучшему. С трупом и раненым все будет выглядеть куда убедительней. Раскрашенного лазутчика связали за компанию: он вертелся, помогал вязать... руки подставлял.
Приказав стеречь пленных, я направился к шатру Агамемнона.
Спасибо тебе, Паламед, за этот урок. За последний твой урок.
Наверное. Я не держу на тебя зла, я люблю тебя, мой шурин: ты показал мне, что и как надо делать, если действительно хочешь вернуться. По-настоящему. Спасибо тебе. Я – хороший ученик, я отплачу учителю по достоинству: его же золотом. Будь хитрее хитрого, будь подлее подлого, обрати ловушку против ловца – только тогда сможешь победить: подло и грязно.
По-человечески.
...начинать надо – с себя. Ты начал, эвбеец. Ты показал свои новые зубы – теперь мой черед.
Я встретил их на полпути. Словно домой вернулся, на Итаку, когда они ждали меня-безумца внизу: оба Атрида, притвора-Нестор... зато Аяксов тогда не было, и микенских гвардейцев.
И Паламед сейчас не держал в руках моего сына.
– Горе, ванакт! – кричу издалека, вместо исконного пожелания радоваться. – Горе! Измена в лагере!
Нет, любимый шурин. Я не дам тебе вставить ни словечка. Дергайся, разевай рот выброшенной на берег рыбиной...
– Верный Паламед уже сообщил нам об измене! – сквозь высокомерие в голосе Агамемнона пробивается растерянность. Лицо микенского ванакта – золотая маска с прорезями для глаз. Маска бросает масляные блики в отсветах факелов, и кажется: она шевелит губами. Но это только иллюзия. В Микенах такие маски кладут на лица умерших правителей, прежде чем отправить тело на погребальный костер. Ты уже умер, Агамемнон? Это твоя тень говорит со мной?
Но даже если ты – всего лишь тень ванакта, я отвечу тебе.
– Проклятый Парис тоже приезжал гостем, а не вором! Скорее, вожди! Скорее!
И мой шурин срывается:
– Не верьте лгуну! Он заманивает вас в ловушку! Лучше спросите его о фракийцах, о троянском золоте – я видел, я все видел!
...начинать – с себя.
