– Гектор! Гектор и Троя!
Это снаружи.
– Очухался, – кривая ухмылка Диомеда. – Живуч, зараза. Ты готов, рыжий?
– Да, Тидид.
В следующий миг кое-как укрепленные заново ворота летят наземь. Пылающий ушибленным величием Гектор готов разбиться в лепешку, но оправдаться за стыд поражения. В лицо атакующим: стрелы, дротики, камни. С мачт, с кораблей. Ведь это было, это все уже было однажды: наша самая первая высадка. Змея на алтаре свилась кольцом. Вцепилась в собственный хвост. Так и кажется: сейчас малыш вернется к прерванной игре. Взорвется эхом давнего крика: 'Дядя Диомед! я! пусти меня!..'
И, ринувшись за морским оборотнем, мы отшвырнем врага прочь.
Но на этот раз...
– Гонец от Патрокла! Патрокл спрашивает: пора?!
– Рано. Пусть ждет.
Море кипит вокруг кораблей. Людской шторм. Аякс-Большой, вскочив на борт и перепрыгивая с одного корабля на другой, впал в буйство. Отбивается причальным шестом – а в нем ведь двадцать два локтя длины! медью окован! Убийственный шест буквально расшвыривает дарданов с пеласгами, и в гуще толчеи волчком вертится Аякс-Малый. Успевая везде, где требуется быстрая смерть. О, скорее туда, к ним, в кипенье бури... Натыкаюсь на острый, как игла, взгляд Старика. Трезвею. Мое место – здесь. Моя война: ждать. Не хуже, не лучше любой другой войны. Рана тут ни при чем.
Вот и факел.
Пора.
Бегать, оказывается, можно и с дыркой в боку. Если очень припечет: можно. До корабля Протесилая, замершего на ясеневых катках, сотня шагов. Добегу. Доползу. Прости, филакиец, но тебе корабль больше не понадобится. А нам: да. Если бы ты знал, для чего – я уверен, ты бы первым схватил факел.
Добежал.
Перед глазами: радуга. Взбесилась, цветная. Сердце, кулачный боец, частит короткими, болезненными тычками. Под ребра; в горло. В пятки. Размахиваюсь, рискуя вывихнуть плечо. Факел, описав короткую дымную дугу, ныряет через борт. Смолой и маслом озаботились загодя: обшивка вспыхивает без раздумий.
Сигнал подан.
Мгновения сгорают на ветру одно за другим, как полыхает сейчас насквозь просмоленный корабль Протесилая. Ликуй, Троя! Горят ахейские суда! Вперед!
– Троя и Гектор!
И, львиным ревом против овечьего блеяния, громом Зевесовым, штормовым девятым валом, воздев к небесам обидную кличку, словно знамя, от речного берега обрушивается:
– ...Ахилл! Ахилл с нами!..
Прислушалась война. Замерла. Не почудилось ли?
Нет.
Не почудилось!
Благословен миг, когда в поле вылетает знакомая колесница, запряженная гнедым и белым жеребцами, когда все, кто еще не ослеп, могут наконец лицезреть наводящую ужас фигуру в знакомом доспехе и глухом, гривастом шлеме...
– Вернулся!
– Ахилл с нами!..
Ликование. Ярость. Экстаз обретения. Волна накрывает меня с головой. Если бы не рана, я бы тоже, захлебываясь воплем, ринулся туда, где сейчас решался исход сражения. Помешала боль в боку. Остановила, отрезвила. Кое-как доковылял к Диомеду, встал рядом. Зато носатый куда-то пропал. Небось, не выдержал, в бой полез, однорукий наш.
– Бей!..
Отсюда хорошо видно, как с южного фланга, следуя через гати за колесницей Лигерона, в бухту муравьиной рекой вливаются мирмидонцы. И вместе с ними – филакийцы, которых привел с собой под Трою Протесилай. Без малого пять тысяч свежих, сильных, истомленных ожиданием бойцов! С севера, из-под скалистых круч Ройтейона, катятся саламинцы Аякса-Большого: второй резерв. А с кораблей, возле которых замешкалась часть испуганных дарданов, прямо им на головы начинают сыпаться таившиеся в трюмах мои свинопасы.
В тесноте: для пастырей абордажа лучше не придумать.
– Ахилл!
– А-а-ах!..
Всего лишь пятеро знают правду. Мы с Диомедом, Калхант, Патрокл – и малыш Лигерон, изнывающий сейчас вдали от битвы. Да, ему очень хотелось доиграть любимую игру, но он дал слово. Пока зазнайка- Носач сам не явится к нему, умолять на коленях... Малыш держит свое слово. Он привык играть по правилам. И это чудесно. Потому что мне страшно подумать, что было бы, вступи Не-Вскормленный-Грудью в бой!
