– Я? с Большим?! Я, конечно, безумец, но не до такой же степени...
Мы вдвоем стояли на берегу. Вечернее море кипело сиренью, а я недоумевал: что не так? Потом понял: впервые в жизни я
Коконом.
Пора заканчивать эту проклятую войну.
Давно пора.
– Да, – дернул кадыком Калхант. Будто не говорил, а сглатывал. – Ты боролся с Большим. Никто не рискнул, кроме тебя.
– И он меня убил. Разорвал на сотню маленьких Одиссейчиков. Стер в порошок.
– Нет. Была ничья.
– Ничья?!
– Ты дал Аяксу подножку. Вы упали оба, но ты упал сверху, и судьи сочли, что это ничья. Боялись: иначе вы убьете друг друга. А еще ты победил в беге.
– Да, – снова повторил мрачный ясновидец. – Все было именно так. Аякс-Малый, догоняя тебя, поскользнулся на коровьей лепешке. Наглотался дряни, извозился...
И добавил, пасмурней ночи:
– Все очень смеялись.
– Я тебе ничего не сказал, – рыжий сдвинул брови и сделался очень, очень бледным. – Я тебе ничего не сказал: про лепешки, про бег. Я молчал. Вспоминал свой сон. А ты: ответил.
– Ну и что? – поднял брови Калхант.
Позже, сидя на шершавом валуне, Одиссей долго слушал пророка. Не перебивая. У каждого своя война. У каждого своя тропа наверх. Если верить Калханту, с недавних пор ясновидец начал слышать (видеть? ощущать?!) собратьев по прозрению. 'Я превратился в пчелу,' – туманно объяснил он. Сперва Калхант испугался; вскоре – привык. И настал день, когда он услыхал: его зовут по имени.
– Это был Гелен, – сказал пророк. И добавил, видя, что Одиссей тускл и безразличен. – Гелен Приамид, брат Кассандры. Кстати, бедная девочка окончательно спятила. Ее запирают и ставят глухих стражей: чтоб не слышали воплей. Мне тоже было очень трудно отгородиться. Наверное, ее дар слишком велик для слабого женского рассудка. Жаль...
Калхант замолчал, думая о чем-то своем, и рыжий не торопил пророка.
– В Трое часть уважаемых людей считает, что продолжать войну опасно, – наконец сверкнули совиные глаза. – Гелен умница. Он готов тайно сдать город на определенных условиях. Если мы обеспечим безопасность тем, о ком договоримся заранее. В первую очередь: дарданской ветви династии.
– И ты передал его предложение нашим героям, – сказал рыжий. – Почему ты еще жив?!
Ясновидец зевнул:
– Это ты – безумец. А я, к сожалению, еще в своем уме. Пока был жив малыш, он зарезал бы всякого, кто помешал бы ему мстить за Патрокла. Аякс-Большой за одну идею союза с врагами скрутит шею Зевсу, явись Громовержец с таким советом. Младший Атрид... рога мешают ему думать. Только – бодаться. Старший уже сгорел. С ним бессмысленно разговаривать. А единственный, кто способен понять и оценить... Нет, Диомед в одиночку не пойдет против 'Конского Союза'. Во всяком случае, не пойдет открыто.
У ног прибой бормотал вечное: шшшли-пришшшли-вышшшли. Куда шли? к чему пришли? разве вышли?! Хотелось удавить прибой за его издевку. Ужас состоял в том, что еще день, два, неделя – и невозможное станет возможным. Удавить прибой. Расколоть небо. Взять Трою.
Что дальше?!
– Гелен тоже боится, – подслушав чужие мысли, бросил ясновидец. – В городе народ влюблен в Париса. На руках носит. Старый басилей со дня на день отречется: в пользу петушка. Раньше смеялись, дразнили трусом, а теперь: жизнь готовы... Он ведь тоже меняется, наш петушок. Соблазнитель, он привлекает души. Обещает скорую победу. Кто поразил неуязвимого оборотня? – Парис. Люди сравнивают его с Аполлоном. Он даже стреляет теперь, влюбляя в свою стрелу: жертва сама подставляет жалу уязвимые места. С наслаждением. Представляешь, Лаэртид?
– Представляю.
Одиссей произнес это так, что пророк вскинул малоподвижные руки к лицу. Защититься? закрыться? Ладони коснулись впалых щек, на миг задержались, остужая, и снова пали вниз, на колени.
– Завтра, на этом же месте, – слова ложились серебряными слитками в волны. Без брызг. На дно. – Приходи, Калхант. Мне надо побыть одному: до завтра. Пора заканчивать эту войну.
Лунная дорожка метнулась по воде. Лунная, смутная дорога к самому краю.
– ...да, вот еще, – уходя, через плечо бросил человек, превратившийся в пчелу. – Аякс-Большой требует, чтобы доспех покойного малыша отдали ему. Зовет себя преемником.
– Жаль бычка, – тихо пробормотал Одиссей.
А пророк остановился. И сипло так:
– Знаешь, рыжий... Я попробую не спешить. Чтоб не до конца. Чтобы тебе не пришлось убивать и
