Конечно, ерунда. Зал не был клеткой, а если и был, то я сам запер сюда самого себя, и ключи от свободы лежали у меня в заднем кармане. Фигурально выражаясь. Потому что ни ключей, ни кармана у меня не было. А что было?
Было. Быть. Будет. Быть или не быть. Почему я вечно скатываюсь на трамплин этого банального глагола?.. А он, подлец, уже ждет, чтобы бросить мое, измученное Вечностью сознание, в очередные дебри, чья новизна утомляет и приедается к вечеру...
Книга – моя книга – была практически закончена. Оставалось дописать два крохотных куска в качестве своеобразных эпилогов, потому что сюжетные линии упорно разбегались в разные стороны, то сходясь, то вновь спеша своей дорогой.
Вначале я так и собирался назвать книгу: 'Дорога', но в последние дни (дни или годы?) чаша весов стала клониться в пользу иного названия.
'ТЕ, КОТОРЫЕ Я'.
Однажды мне доводилось видеть, как мастер-оружейник кует из пучка странно переплетенных стальных проволок знаменитый согдийский клинок, который потом можно носить вокруг талии вместо пояса – свернув в кольцо и вставив острие в отверстие рукояти. Не так ли и с моей недописанной 'Дорогой', с теми, которые Я?..
Тем, которые Я, было глубоко наплевать на все мои проблемы. Они в углу уже пятый час резались в карты на щелчки и азартно хлестали замасленными листками по табурету, заменявшему стол. Табурет подпрыгивал, громыхая полуотвалившейся ножкой, и короли с дамами принимались отплясывать некий сумасшедший менуэт, меняясь парами и придерживая сползающие короны.
Тот, который Не Я, проигрывал тому, который Был Я, уже тридцать восьмой щелчок и ужасно нервничал по этому поводу. Рука у того, который Был Я, была тяжелая и беспощадная. Это знали все.
– По центру не бей... – бурчал тот, который Не Я, пока партнер злорадно прицеливался. – Ишь, размахался... мухлевщик... Да что ж ты все в одну точку-то лупишь, скотина! Ладно, сдавай по новой... на отыгрыш...
Те, которые Почти Я и Я, но Не Совсем, стояли за спинами игроков, перемигиваясь и готовясь подсказывать, что было почти так же интересно, как играть самому, но гораздо безопаснее.
Все было в порядке. Как обычно. И все равно что-то было не так. Незнакомый привкус носился в затхлом воздухе, еще недавно казавшемся свежим; писать эпилоги не хотелось, хотя они были продуманы до мелочей, и привычные детали вдруг начинали раздражать, как жесткая складка в уюте домашних шлепанцев.
Я прошел мимо стеллажей, пересекая Зал, и по узкой винтовой лесенке поднялся на второй ярус. Там располагалась маленькая каморка с плитой вместо потолка, а над плитой было небо. Я еще помнил его. Выбеленное солнцем, шершавое небо пустыни, разгневанно выгнувшееся над пыльной зеленью Мелхского оазиса. Многое могло измениться надо мной и моим Залом, но небо обязано было оставаться прежним.
Как и я. Это наш общий крест, мой и неба.
Высокопарность подобного заявления могла рассмешить кого угодно, и я тоже рассмеялся, прикидывая, как давно я не покидал Зала – если слово 'давно' может что-то значить для беса.
Вспомнить не удалось. Я прислушался к себе. Нет. Не это бродило в моей крови сегодняшним хмелем. Совсем не это.
Что?..
Пальцы машинально нащупали рукоять рычага, полуутопленного в нише стены, и всей тяжестью я привычно налег на него. В плите потолка возникло овальное отверстие, и оттуда спустился небольшой поднос из начищенной меди. На нем лежала кучка плодов, плетеная бутыль на ремне и две-три ленты вяленого мяса в красном перце. Еще там были шарики хурута – соленого высушенного творога и совершенно неуместный золотой обруч с крупным дымчатым топазом в розетке посредине. Да, и еще большая пресная лепешка...
Обруч я зашвырнул в угол, где уже валялась изрядная куча подобного хлама, а остальное забрал с собой вниз. И впервые во мне шевельнулся слабый интерес, впервые за последние несколько лет – или столетий – а откуда, собственно, берется эта еда? И почему на подносе частенько обнаруживаются всякие безделушки вроде обруча?..
Впрочем, интерес так же легко угас, как возник. Жуя слоистые катышки хурута, я спустился в Зал и на двадцать шестом шагу замер в проходе со своим дурацким подносом в руках. У меня были гости. Ну и денек, однако... Не потому ли, что я закончил свою 'Дорогу'?
Почти закончил. Почти.
В кресле небрежно развалился Пустотник. Я с трудом припомнил, что зовут его Айрис, и что он не из Меченых Зверем, а из Чистых, да и виделись-то мы с ним раза три-четыре... это когда я прибыл в Мелх во время восстания бесов и потребовал допуска в Зал.
Теперь Айрис был совершенно седым, но кожа его красивого лица с правильными классическими чертами выглядела розовой и упругой, что почему-то наводило на мысли о маске. Лицо статуи, прическа уложена волосок к волоску, а тело подкачало – мелкое какое-то, не от того человека...
Пустотник Айрис задумчиво листал мою рукопись, при этом глядя не в текст, а поверх него, на отдельно лежащий листок черновика. Он молчал, но текст отчетливо звучал в моем мозгу, произносимый глухим насмешливым баритоном с едва заметной хрипотцой.
Айрис, как я уже говорил, принадлежал к Чистым Пустотникам, так что меня не удивил бесплотный сарказм, вторгшийся в мое в сознание. И не такие шутки шутили изредка Чистые, а слова я и так помнил наизусть.
'Пустотники делятся на три основные, ярко выраженные категории. Первая и самая большая из них – это Меченые Зверем. Когда Пустота – то есть Бессознательное – вырывается наружу, поглощая интеллект и самосознание себя как личности, Меченые утрачивают контроль над освободившимся зверем и меняют внешний облик. Срок самостоятельного существования в новом теле относительно невелик, за исключением реликтовых Больших Тварей, у которых он в пять-шесть раз больше, чем у остальных.
У второй категории Пустотников – так называемых Чистых – прорвавшаяся Пустота создает иллюзию полного растворения в окружающем мире, что проявляется в умении воздействовать на мир нетрадиционными способами. В обычном состоянии Чистые Пустотники также сохраняют эти качества, но лишь в частичном, ограниченном объеме.
Третьей категорией являются Отшельники. Пустотник-Отшельник способен, войдя в состояние Пустоты, воспринимать чужие линии бытия как свои собственные, вне зависимости от времени и пространства. Сами Отшельники утверждают, что контролируют цепочку личных перерождений, но пока нет аргументов ни 'за', ни 'против' подобных утверждений.
Во всяком случае, в состоянии Пустотности Отшельник способен ментально участвовать в некоторых событиях прошлого, а также интуитивно и безошибочно действовать в ситуациях, безвыходных с точки зрения интеллекта.
Записано со слов Пустотника Даймона, Меченого Зверем'.
...Те, которые Я, ругались в своем углу, потому что Айрис мешал им доигрывать партию; но Пустотник не видел их. И не слышал их обидных высказываний.
И очень хорошо, что не слышал, потому что те, которые Я, не отличались щепетильностью в подборе выражений.
Никто, кроме меня, не мог воспринимать тех, которые Я.
Никто, никогда, да и я сам изредка начинал чувствовать, что сошел с ума, так и не заметив этого. Эх ты, глупый бес Марцелл с глупым медным подносом, последний в безначальном ряду состояний Отшельника; бессмертный, трагический финал дороги, зашедший в тупик...
Быстро – значит гореть, долго – значит гнить... А если вечно? Некогда я проклинал судьбу и тех, кто в спешке бегства из мира в мир сделал меня бессмертным. Теперь мне стыдно за неразумные проклятия прошлого.
Я цыкнул на тех, которые Я, прошел к шкафчику и запер в боковое отделение полученную еду, не предложив Айрису разделить ее со мной. Потом скинул с табурета карты, сел на него, закинув ногу за ногу, и принялся ждать.
Но предварительно я дал хороший пинок назойливому голосу Айриса, выдворив его из своего сознания.
