Стилос бойко расчерчивал восковую табличку, творя мир заново. Возник остров, похожий на тушку ощипанной куропатки. Голову куропатке отрубили, отсекли и левую голень. Севернее, над птицей, валялась обгрызенная мышами лепешка — еще один остров. Крошки рассыпались аж до побережья Акарнании.
— От Тафоса до Акарнании, — сказала Комето, трудясь над табличкой, — сорок пять стадий. Это на веслах — раз плюнуть. А если ветер попутный, да под парусами…
Подняв голову, она посмотрела в сторону материка. Отсюда, с террасы дома, акарнанский берег не был виден даже в хорошую погоду. Но если подняться на отроги Айноса, встать над обрывом, презирая высоту — взору откроются не только мысы и бухты, но и многое другое. Темно-зеленое, словно выстланное буковой листвой, устье Ахелоя, гордые стены Палера, оседлавшего крутой холм; скалы над морем, болотистые лагуны, препятствующие ладьям, если глупец-кормчий рискнет направить корабль к суше…
— Хороших гаваней там мало. Но когда сыщется войско, жаждущее нашей крови — найдутся и гавани. За долю в добыче Палер с радостью предоставит флотилиям свои причалы. Не успеем оглянуться, враг у ворот. Высадиться на Тафосе можно здесь и здесь…
Стилос указал на бочок куропатки. Затем ткнул в подобранное крылышко, и еще — в обрубок левой ноги. Впору было представить, как полчища муравьев, спрыгивая с плавучих соломинок, вгрызаются в мягкую, слегка подгнившую на жаре плоть.
— Мы сбросим их в море! — крикнул Хромий, старший брат Комето.
Он был полной противоположностью отцу: мелкий, порывистый, весь жилы и мышцы. В жару у Хромия часто текла кровь из носа. Он так привык к этому, что пугал рабынь, шляясь по двору с окровавленным лицом. К чужой крови Хромий относился с тем же равнодушием.
— Дурак, — Комето улыбнулась брату. — Сбросит он… Тут сплошные горы. Как ты собираешься атаковать со скальной крутизны? Бросать камни? Лучники с кораблей живо укротят твой пыл. В горах хорошо прятаться. Если же мы примем бой, нас живо вытеснят вот сюда…
Острие стилоса вонзилось в правую ляжку птицы.
— Там, на низменностях, мы сможем достойно умереть. Или биться здесь, защищая город, и опять же умереть. Ты рассчитываешь выдержать осаду?
— Нет сомнений!
— Пока с нами отец — нет сомнений. С отцом мы даже устоим на низменностях. Но отец не вечен, — хмурясь, Комето повторила слова, которые Птерелай сказал дочери вчера, на закате. — Крыло Народа должен думать наперед, заботясь о потомках. О тебе, болван. О здоровяке Тиранне. О Херсидаманте, который вечно лезет в огонь. О малыше Эвере. Об остальных.
— О тебе — тоже!
— О себе я сама позабочусь, — отрезала Комето. Ветер путался в ее волосах, превращая девушку в подобие Горгоны Медузы. — Отец предвидит будущее…
— И поэтому он хочет бросить родной дом? — горячился Хромий.
— Дом останется на месте. В доме будут жить люди. Тафос — большой остров, но плодородных земель у нас мало. На камне не растет ячмень. Чем ты надеешься прокормить ораву стариков и детей? Добрым словом?!
— Добычей! Наша пашня — море! Наш ячмень — торговые ладьи!
— Наша голова — пустой пифос!
Хромий отвесил сестре затрещину, но промахнулся — Комето увернулась. Не успел парень опомниться, как получил коленом ниже пояса.
— Болван! — девушка любовалась братом: охающим, согнутым в три погибели. — Я ему о том, что Тафос трудно отстоять в случае нашествия, а он мне — море, добыча… Куда везти добычу, если дом сгорел? Если на пепелище хозяйничает враг?!
— Ты говоришь, как отец.
— Потому что отец мудр. А сыновья у него — ослы!
— Почему ослы? Я первый поддержал отца, когда он высказался за переезд на Питиус. Два дома богаче одного. Сядем на западе и востоке, тряхнем купчишек двумя руками…
— Тафос и Питиус — две руки? Хорошо. Тут ты прав. Теперь вернемся к голове. Тебе не кажется, что голову стоит укрыть в более безопасном месте, чем наш возлюбленный Тафос? Рядом, но не здесь?!
Хромий вздохнул.
— Не понимаю, — буркнул он. — Чем Итака лучше?
Вместо ответа стилос вновь запорхал над табличкой. Вдоль левой, пострадавшей ноги куропатки, отделенный от мамаши узенькой полоской воды, вытянулся птенец. Голова у птенца была собачья. Залив, клином вторгаясь в островок, грозил окончательно перерезать тоненькую шейку.
— Во-первых, бухты. Итакийские бухты узкие и извилистые. Снаружи, в море, царит спокойствие, а в бухте всегда ветер. Не обладая должной сноровкой, не высадишься. Разобьет о скалы, пустит на дно… Флотилии врагов придется ждать у входа, как бедняку — у дома богача!
По воску зазмеились червячки — бухты Итаки.
— Во-вторых, до Тафоса рукой подать. Мы в любой момент сможем выслать подмогу. Захватчики будут вынуждены биться на суше и на море! Ты хотел трясти двумя руками? Вот она, твоя мечта!
— Ладно, уговорила…
Хромий встал у перил. Над первенцем Крыла Народа неслись облака, цепляясь выменем за рога могучего Айноса. Молоко, смешанное с красным соком, текло по горному хребту в низины. Навстречу поднимались сизые испарения — земля дышала полной грудью. Запах можжевельника, насквозь прокаленного дневным солнцем, разносился далеко по округе.
— Афина, — сказал Хромий, имея в виду сестру. — Воительница! Ты знаешь, что отец хочет отдать тебя за сына хромого Алкея?
— Знаю, — спокойно ответила Комето.
— А знаешь, почему?
Парень ждал, что сестра начнет хвалить жениха, избранного отцом. Вспомнит силу, отвагу, богатство… Тут-то он и отыграется. Но слова Комето поразили его в самое сердце.
— Потому что Тиринф стоит между Микенами и морем. Отец согласен взять Сосновый остров из рук Персеидов. Согласен делиться добычей. Но он не доверяет микенскому ванакту. Птерелай хочет, чтобы я была его щитом. Встала между ним и Электрионом Микенцем. Отец знает, что делает…
— Щит? — расхохотался Хромий. — Скорее уж щитом станет твой муженек!
— Отец знает, что делает, — еще раз повторила Комето.
Хромий вдруг сделался мрачен.
— А нам с братьями вчера послание доставили, — сквозь зубы процедил он. — Из Микен. Кормчий Локр, со «Стрелы Артемиды». Прав отец, нельзя микенцам доверять…
— От кого послание? — спросила Комето.
— От сыновей ванакта. Перстень, таблички…
И не выдержал — сжал кулаки до хруста.
— Твари! Наглые твари!
Эписодий третий
