— Да, так и есть. Худшее лето на людской памяти. Наверняка, слишком уж расстрелялись они на поле Ватерлоо из пушек да мушкетов, вот в небе что-то и разладилось.
— Дождит или нет, мне все равно пора дальше. Вы случайно не знаете, не останавливался ли тут поблизости какой-нибудь английский поэт?
Он ухмыльнулся.
— Вам повезло, сударь, я слышал сразу о двух английских поэтах! Должно быть, в Англии поэтов не меньше, чем солдат, так щедро она разбросала их по нашей округе. От этой деревушки до них никак не больше трех миль.
— Сразу двое! А вы не знаете, как их зовут?
— Ну как же, сударь, один — это великий лорд Байрон, чего доброго, самый знаменитый поэт на свете, — не считая, разве что, Иоганна
Шлицбергера, да и щеголь он — куда там до него Иоганну Шлицбергеру.
— Ну а другой?
— Тот не знаменит. —Не Шелли?
— Кажется, именно так его и зовут. И с ним две женщины. Они обосновались дальше по дороге, что идет по берегу озера. Вы обязательно на них наткнетесь. Спросите виллу Диодати.
Я поблагодарил его и заспешил под дождем. Мое возбуждение буквально выплескивалось через край.
7
Дождь прекратился. Облака заволокли озеро, скрыв за собой горные пики.
Я стоял под деревьями и обозревал каменные стены и виноградные лозы виллы Диодати. Мое высшее 'я' искало путь, как туда проникнуть и познакомиться с ее обитателями.
Предположим, я представлюсь Шелли и Байрону как их собрат-путешественник. Насколько было бы лучше, сумей я представиться как собрат по поэзии! Но в 1816 году в Америке не было поэтов, чье имя я мог бы припомнить. Память подсказывала, что оба — и Байрон, и Шелли — питали склонность к болезненному; без сомнения, их не оставила бы равнодушными встреча с Эдгаром Алланом По, да вот незадача, По, должно быть, еще совсем ребенок — где-то по ту сторону безбрежной Атлантики.
Нелегко соблюдать тонкости социального общения через барьер в пару столетий. Вряд ли упрощало задачу то, что лорд Байрон был, вероятно, самым знаменитым поэтом Европы своего времени, — даже учитывая Иоганна Шлицбергера.
Так и слоняясь вокруг да около окружающей сад стены, я вдруг с испугом обнаружил, что за мной поверх ствола своего пистолета наблюдает какой-то молодой человек. Я замер на месте.
Это был статный малый с напомаженной рыжеватой шевелюрой. Он носил зеленую куртку, серые брюки и высокие сапоги из телячьей кожи; вид у него был довольно дерзкий.
— Я был бы признателен, если бы вы направили сей музейный экспонат на что-либо иное, — сказал я.
— С какой стати? Сегодня открылся сезон отстрела туристов. Троих я уже добыл. Вам нужно только подойти поближе, чтобы я спустил курок. Я один из лучших снайперов Европы, а вы, чего доброго, крупнейшая в Европе куропатка.
Тем не менее он опустил пистолет и сделал пару шагов вперед.
— Спасибо. Было бы как-то неловко оказаться застреленным до того, как мы представились друг другу. Он по-прежнему смотрел на меня не слишком дружелюбно
— Тогда спасайтесь в подлеске, мой пернатый друг. Мне, мягко выражаясь, докучает, когда то один, то другой британец шныряет вокруг моих владений, надеясь исподтишка что-то высмотреть, — тем более что большинство из них не прочло из моих творений и пары строк.
В этих «творениях» я уловил отголосок восемнадцатого века.
Сняв с шеи свой бинокль, я протянул его ему со словами:
— Видите, сколь неумело я исподтишка высматриваю: и сам высмотрен, и свое главное высматривающее орудие не использовал. Ну а вы, видели вы когда-нибудь что-либо подобное, сэр?
Он засунул пистолет за пояс. Это был хороший знак. Потом взял бинокль и всмотрелся через него в меня.
Прищелкнув языком в знак одобрения, он чуть отклонился, чтобы захватить в поле зрения и озеро.
— Ну-ка, посмотрим, не замышляет ли доктор Полли чего-либо неподобающего с нашей юной госпожой Мэри!
Я увидел, как он навел бинокль на лодку, которая под единственным своим парусом застыла почти в полной неподвижности неподалеку от берега. Но мне, пока он на меня не смотрел, хотелось разглядеть получше его самого.
Оказаться в двух шагах от лорда Байрона было все равно что охотнику очутиться рядом с желанной добычей — например, встретить у подножия
Килиманджаро льва. Он был весьма статен, хотя и не высок ростом. У него были широкие плечи, красивое лицо; в его глазах и изгибе губ читались следы гениальности. Только кожа — я как-никак разглядывал ее в упор — оказалась мертвенно-бледной, вся в пятнах. Я заметил, что среди его рыжеватых локонов кое-где пробивались седые пряди.
Улыбаясь про себя, он некоторое время разглядывал парусную лодку.
ПОТОМ хмыкнул.
— Их разделяет Тассо, хотя их пальцы и встречаются на подушках его пасторали. Триумф образованности над вожделением! У Полли на нее зуд, а они продолжают разбирать текст. Алая кровь — ничто перед синим чулком!
Я разглядел в лодке две фигуры — мужскую и женскую.
Издалека послышался мой собственный голос:
— Вы говорите о Мэри Шелли, сэр?
Байрон насмешливо взглянул на меня, оторвавшись от бинокля, но не отдавая мне его назад.
— Мэри Шелли? Нет, сэр, я говорю о Мэри Уолстонкрафт Годвин. Она любовница Шелли, а не его жена. Я полагал, что об этом все знают. Вы что, принимаете их за чету христиан? Хотя, конечно же, ни Шелли, ни она не язычники! Даже сейчас Мэри совершенствует свой ум за счет тела моего доктора.
Эти известия вкупе с его присутствием вызвали во мне некоторое замешательство.
Я только и смог, что бестолково пробормотать:
— Я считал, что Шелли и Мэри женаты. Он вновь отвел бинокль в сторону, когда я протянул к нему руку.
— Миссис Шелли осталась в Лондоне — только так и нужно обращаться с женой, если обходишься без хлыста. Знаете, чего доброго, наша пригожая студентка Тассо сможет — может в свою очередь преуспеть… — Он засмеялся.
— Когда имеешь дело с женщинами, иногда нахлынет такое, что, если и выплывешь, занесет тебя Бог знает куда.
Эта тема вдруг потеряла для него всякий интерес. Протянув мне бинокль, он отозвался о нем с оттенком высокомерия:
— Весьма недурен. Только хотелось бы подглядывать за чем-либо более занимательным, нежели вода или доктор. Итак, сэр, поскольку вам, как я не сомневаюсь, известно мое имя, быть может, вы обяжете меня, сообщив мне свое — и зачем вы здесь.
— Меня зовут Джозеф Боденленд, лорд Байрон, и я из Техаса, что в Америке, — штат Одинокой Звезды. Что же касается того, почему я здесь, — это, в общем-то, частное дело, и касается оно миссис… то есть Мэри Годвин.
Он улыбнулся.
— Я уже заметил, что вы не треклятый англичанин. Но коли вы не из Лондона, мистер Боденленд, как весь этот занудный свет, и коли ваши дела меня не касаются — да в придачу, по счастью, личны, — не окажете ли вы мне честь выпить со мной по стакану кларета? Если возникнет надобность, мы успеем пристрелить друг друга позднее.
— Надеюсь, что это, как и дождь, может подождать.
— Если вы здесь задержитесь, мистер Боденленд, то увидите, что в этой жуткой дыре дождь никогда не
