закивал головой и сказал что-то по-гречески. Квейль поднес рюмку к носу: пахло лакрицей.
— Оузо, оузо, — сказал официант.
— Ладно, — сказал Вэйн. — Мы выпьем.
Он поднял рюмку. Они все подняли свои рюмки, повернулись лицом к залу, затем к официанту, громко сказали: «Ваше здоровье»! — и выпили.
— Черт возьми! — сказал Тэп. — Вот это да!
Напиток оказался очень крепким и напоминал по вкусу цитварное семя. Официант принес из буфета бутылку и снова наполнил рюмки. Потом он принес кофе по-турецки в маленьких чашечках. Они снова выпили. Крепкая влага разливалась по всем жилам. В дверях показался священник и направился к летчикам. У него были длинные волосы и длинная борода, одет он был в черную рясу с подрясником.
— Мсье, — сказал он.
— Монсеньор, — сказал Квейль.
Священник ничего больше не произнес, только улыбнулся и потребовал бутылку. Ему тоже подали рюмку. Он не переставал подливать летчикам. Прочие посетители, рабочие и крестьяне в широких штанах и башмаках с загнутыми кверху носками, тоже подсели к ним. Компания расширилась, все продолжали пить, греки хлопали летчиков по спине и весело говорили между собой, причем Квейль неоднократно ловил слово «инглизи». Квейль чувствовал, что ему становится жарко и весело. Вэйн подружился со священником, пил с ним вровень и хлопал его по спине. Крестьяне и рабочие оживленно разговаривали. Одного они куда-то услали. И все время, рюмка за рюмкой, пили прозрачный напиток. Некоторые крестьяне пили его из стаканчиков, подбавляя воды, отчего напиток делался мутный, как облако. Все время греки возбужденно о чем-то толковали, а летчики обменивались между собой замечаниями по-английски. Разговор прерывался, когда они поворачивались к грекам, и греки молча улыбались им, а они улыбались грекам. Это молчание говорило больше слов и не нуждалось ни в каких пояснениях.
Вскоре вернулся грек, которого услали из кафе. С ним был другой, одетый по-европейски, в пиджачную пару и коричневые ботинки. На голове у него была серая шляпа.
— Вы англичане? — спросил новый грек по-английски.
— Да.
— Летаете? Сражаетесь? Ого! Добро пожаловать. Вы сражаетесь?
— Да.
Он повернулся к другим и сказал что-то по-гречески, потом снова обратился к летчикам:
— Вы чудесные ребята. Мы видели сегодня, как вы прилетели. Ах, как хорошо!
Греки что-то наперебой кричали ему, а он прислушивался.
— Они просят передать вам свое приветствие. Они рады вас видеть в Ларисе и пьют за ваше здоровье. Все пьют. Да.
Люди кивали головами, улыбались и поднимали рюмки. Вэйн встал, поклонился и тоже поднял рюмку. «Эллас», — сказал он, и, услышав от англичанина первое греческое слово, означавшее «Греция», — Вэйн заучил его в Аргентине, — греки сгрудились вокруг него, затопали ногами и осушили свои рюмки.
— Моя фамилия — Георгиос. Я из Австралии — вот смотрите!
Грек вытащил из кармана паспорт, на котором сверху значилось «Британский паспорт», а пониже, под австралийским гербом, — «Австралия». Все повернулись к Вэйну. Грек оказался австралийским подданным. Энтузиазму не было границ.
— Вэйн. Смотри — земляк. Австралиец, понимаешь?
Грек — земляк Вэйна! Это было замечательно, все шумно выражали свой восторг.
— Ваше здоровье! — крикнул Тэп и залпом осушил свою рюмку.
Вэйн был счастлив. Они тут же стали вспоминать Брисбэн. Потом Вэйн запел «Матильда пляшет», и грек тотчас же подхватил песенку.
— Эх вы, несчастные томми! — крикнул Вэйн, дерзко вздернув вверх свой смуглый подбородок.
— Сам ты несчастный австралишка! — крикнул ему Ричардсон.
— Вы только послушайте, — не унимался Вэйн. Развалившись на стуле, он снова запел «Матильду».
— Тише! — крикнул Тэп.
Но Вэйн продолжал петь, а Георгиос, наклонившись к нему, подтягивал. Он тоже был счастлив, потому что Вэйн искал у него поддержки в этом шуточном национальном споре.
— Куда вы годитесь! — орал Вэйн. — Вот смотрите — нас двое. Выходите на нас всей компанией. Всех уложим. А нас только двое — понимаете?
Он повернулся к Георгиосу: тот широко улыбался.
Квейль рассмеялся, когда Вэйн встал и принял угрожающую позу.
— Когда мы налетаем на итальянцев, — шумел Вэйн, — они удирают от нас, как полоумные. Разве не правда?
Он посмотрел вокруг.
— И великолепно, — сказал Ричардсон. Куда делась его уравновешенность.
— Задайте хорошенько этим мерзавцам! — воскликнул Георгиос.
— Мы им покажем, — обещал ему Вэйн.
Греки опять, перебивая друг друга, кричали что-то.
Георгиос перевел:
— Они говорят, что вы спасаете Грецию. Мы на земле, а вы в воздухе. Они еще хотят сказать, что мы ненавидим фашистов больше, чем вы, потому что у нас тоже есть фашисты. Вот почему мы так бьем их. Вы уничтожаете всех итальянцев в воздухе, а мы — на земле.
— Передайте им, что они самые храбрые воины на земле, и мы будем рады очистить для них воздух, — сказал Вэйн. Каждое слово он подтверждал ударом кулака по плечу священника, и удары посыпались особенно щедро, когда он, кивая головой, слушал речь Георгиоса, который пространно, с многочисленными жестами, передавал его слова по-гречески.
Священник поднял рюмку и сказал только одно слово: «Ник!»
— Победа! — перевел Георгиос.
Это вызвало новый взрыв энтузиазма. Люди кричали, смеялись и пили, — им еще не приходилось пить за победу, и греки отнеслись к этому так серьезно, что летчики не могли удержаться от смеха.
— Можно здесь достать чего-нибудь поесть? — спросил Вэйн Георгиоса. Священник с явным удовольствием смотрел на Вэйна, который был несколько похож лицом на Байрона.
— Здесь нет, но я покажу вам хорошее местечко. Я знаю, где можно поесть.
— Спросите их, сколько все это стоит, — сказал Вэйн, опуская руку в карман.
Георгиос обратился к официанту, но тут поднялся страшный шум, и Георгиос сказал:
— Они говорят, что вы не должны платить. Вы — гости. Мы так счастливы, что вы здесь, — вы наши гости.
— О, нет.
— Вы их обидите, — сказал Георгиос.
— Ну так спросите их, можем ли мы в свою очередь угостить их. Тут уж ничего нет обидного.
Георгиос перевел слова Вэйна, греки засмеялись и закивали головами.
— Да, они будут очень рады.
Рюмки наполнились опять, и летчики выпили за греков, а греки с очень серьезными лицами подняли свои рюмки и разом опрокинули их.
— Они просят выпить с ними еще, — сказал Георгиос.
— Передайте им, что мы ничего не ели, — сказал Квейль.
Георгиос передал. Греки закивали головами, и летчики встали.
— Сколько с нас? — спросил Вэйн.
— Оставьте двадцать драхм. Хватит вполне, — сказал Георгиос. — Я покажу вам, где можно закусить.
Греки начали пожимать им руки. Они пожали руки всем грекам, и греки хлопали их по спине, пока они надевали шинели.
У Квейля брюки были заправлены в сапоги на бараньем меху. Один из крестьян указал на сапоги и кивнул головой. Квейль кивнул ему в ответ.
