Все поздравляли его, а Тэп пожал ему руку. Тэп очень радовался. Обычно он так смеялся, когда бывал навеселе и не хотел трезветь.
Когда он ушел, Квейль мог спокойно докончить свой завтрак. Затем он явился к начальству, написал рапорт об утреннем вылете и осведомился, нужен ли он. Ему ответили, что нет, и он попросил одного из шоферов отвезти его на своем грузовике в Суда-Бэй.
На берегу он вышел из машины и направился в небольшое кирпичное здание, обложенное мешками с песком. Часовой у входа отдал ему честь. Отыскав нужного ему морского офицера, Квейль спросил у него относительно пароходов в Египет. Офицер ответил, что сегодня туда идет танкер, а завтра караван транспортов с воинскими частями, вероятно, без сопровождения. Квейль объяснил, что здесь у него жена. На это офицер ответил, что она должна ехать с другими женщинами; в свое время для них будет выделен пароход. Квейль попросил офицера, чтобы тот дал ему знать об этом в Канию на аэродром. Потом отправился к Елене.
Подходя к палатке, Квейль увидел, что Елена сидит у входа и причесывается. Солнце стояло уже высоко, и тень от олив стала такой короткой, что между деревьями легли солнечные пятна. Квейль нарочно шел по этим пятнам, чтобы впитать лишнюю каплю тепла. Елена смотрела, как он не спеша приближается к ней.
— Здравствуй, — сказал он, подойдя, и нежно поцеловал ее.
— Здравствуй.
Она пристально взглянула ему в лицо, чтобы узнать, в каком он настроении.
Он сел, и они помолчали. Она перестала причесываться.
— Продолжай, — сказал он. — Что Же ты не причесываешься?
— Ты сегодня патрулировал?
— Да. Ты уже знаешь?
— Да, — ответила она, садясь рядом с ним. — Тэп приезжал.
— Когда?
— С полчаса тому назад. Он что-то толковал о наградах.
— Да. Он получил крест за летные боевые заслуги.
— Он сказал, что ты тоже.
— Вот как?
Квейль расстегнул китель и улегся.
— Да. Это правда?
— Правда.
— А Хикки что-то еще.
— Орден за боевые заслуги, — ответил Квейль.
— Это хорошо?
— Неплохо. Лучшее после креста Виктории.
— Ты как будто не рад.
— Почему?
— Не знаю. Я рада за Хикки.
— Это было бы хорошо, если б он сам был здесь и порадовался.
— А твой крест? За что ты его получил?
— Не знаю. Я не видел приказа.
Они опять посидели молча. Потом Елена встала и позвала его. Миновав рощу, ограду из колючей проволоки и канал, они подошли к дому.
— Я была здесь вчера, — сказала Елена. — Хозяева согласились сдать нам комнату.
Она постучала.
— Как ты это устроила? Просто попросила? — спросил Квейль, оглядываясь кругом.
— Ну да. А что?
— Да ничего. Вы, греки, — гостеприимный народ.
— Они требуют платы.
Квейль засмеялся. Хозяйка отворила дверь. Елена объяснила ей по-гречески, что привела мужа посмотреть комнату. Та взглянула на Квейля с удивлением. Квейль поклонился.
— Он инглизи? — спросила Елену хозяйка.
— Да, — ответила Елена, и они вошли в дом.
— А мы думали, что ваш муж грек.
— Нет, он инглизи.
Женщина промолчала. Они осмотрели комнату, и Квейль остался доволен. Комната была маленькая; в ней стояла низкая двуспальная самодельная кровать, покрытая сшитым из лоскутков одеялом. Кроме кровати, были два столика и деревянный стул. Низкий потолок спускался к маленькому окну, через которое тускло светило солнце.
— Очень хорошо, — сказал Квейль, когда они вышли.
— Ты можешь приезжать иногда? — как бы невзначай спросила Елена.
— Думаю, что да, — ответил он. — Буду как-нибудь вырываться.
— Вот не знаю, как с питанием, — продолжала Елена. — Я думаю, придется столоваться здесь, если ты ничего не имеешь против. Мяса у них нет совсем.
Квейль подошел к колодцу и сорвал с дерева спелый гранат.
— Думаю, что проживу и без мяса.
Он сорвал еще несколько плодов по дороге к палатке, разгрыз мягкие косточки и заел их горечь сладкой мякотью.
Взяв в палатке оба чемодана, он перенес их в новое помещение, насвистывая «Мне дела нет ни до кого». На ходу он несколько раз подкинул ногой попавшийся ему на дороге комок земли и улыбнулся Елене, которая наблюдала за ним. И она поняла, что поступила правильно, и почувствовала себя счастливой.
36
Жизнь их потекла ровно, хотя и не вполне упорядочение. В те вечера, когда Квейлю удавалось побыть дома, они беззаботно наслаждались своей близостью, Хозяин дома был не очень доволен, узнав, что Квейль англичанин. Раньше он хозяйничал в оливковой роще в качестве управляющего. Война разрушила его благополучие. Он был призван в ряды местного гарнизона, а рощу англичане заняли под лагерь. Он испытывал к Квейлю тайную вражду. Квейль знал это и старался не сталкиваться с ним, чтобы не раздражать его.
Ему было здесь хорошо. В дни, свободные от дежурства на аэродроме, он сидел позади дома на солнце и ел плоды, которые Елена срывала для него.
Им не нужны были слова. Полный покой, книжка в руках Елены, пока он спал, попытки Елены выучить его по-гречески, солнечное тепло и непрестанный переход с места на место, чтобы все время быть на солнце… Квейлю было радостно видеть, как Елена загорела и как блестят на солнце ее черные волосы.
Некуда спешить и нечего бояться. На аэродроме тоже было тихо. Иногда вместе с Квейлем приезжал Тэп, и они ели мясные консервы и компот из персиков, тоже консервированный, сидя на разостланном одеяле. Квейль был всегда в ровном настроении и с удовольствием слушал Тэпа, лежа на солнце. Он сильно загорел, струпья сошли у него с лица, и под действием солнца на месте безобразных красных пятен стала показываться обыкновенная кожа. Тэп называл его пегим, но это мало его беспокоило.
Эвакуация из Греции закончилась. Чуть не каждый день из Пелопоннеса прибывали отставшие. Суда- Бэй подвергался бомбежке, два раза бомбили Канию, сгорел один из «Бленхеймов». Их временно перебазировали на другой конец острова. Начались волнения в Ираке, и в один прекрасный день радио принесло жителям Кании известие, что в Англии приземлился Рудольф Гесс. В этот день Квейль вернулся с аэродрома после патрулирования над бухтой. Елена только что кончила обливаться в тазу, который она поставила посреди двора, и, когда пришел Квейль, полураздетая, сушилась на солнце.
— У тебя прекрасный вид, — сказал он.
— Спасибо.
Она сидела в кресле, которое обычно занимал он.
— Сиди, сиди.
