сбежал, им его не хватало, особенно Рою. Мало того, что он потерял в Энди друга, не стало и незаменимого партнера в деловых операциях. Именно Эндрюс забирал у Роя весь пушной излишек — все незаконные и не в сезон взятые шкурки — и преспокойно сбывал их на пушной фактории в Бога — ближайшем городишке, каждый раз выжидая, пока Рой не вернется в леса, и устраняя тем самым всякие подозрения. Тем, что Рой так легко сбывал весь свой незаконный улов, и объяснялись его охотничьи успехи. Без незаконной пушнины он недолго продержался бы на своем охотничьем участке, на законную норму невозможно было прокормиться. Когда Энди скрылся, Рой оказался в большом затруднении. Сам он не мог возить шкурки на факторию, это было бы слишком очевидно и опасно. На помощь пришла миссис Эндрюс, которая взялась продолжать сбыт пушнины за деньги — обычные комиссионные по таким сделкам. Рой согласился на это сначала неохотно, но потом вполне оценил ее услугу. Скоро он обнаружил, что эта хрупкая горожанка, которая так и не освободилась от своих городских привычек и манер, на самом деле вошла во вкус игры с законом. Для нее это был поединок, в котором ее авторитет горожанки и ее хрупкая внешность состязались с доверчивостью инспектора и простоватостью окружной полиции, — поединок, который она вела теми же макиавеллевскими методами, какими боролся против инспектора сам Рой.
— Если инспектор поймает вас, — сказал ей однажды Рой, — он вас отпустит, только сообщите ему, у кого достали меха.
Ее ответ внес что-то новое в их отношения.
— Во-первых, сначала инспектор поймает вас, — ответила она, — а во-вторых, обо мне он узнает только от вас. Не иначе. — Она сказала это спокойно, ее ласковые глаза перехватили взгляд Роя, опровергая и подтверждая смысл ее слов.
Сознание общего дела как-то по-новому связало их. Близость их возникла без сложных переживаний, а как нечто естественное и внезапное, и совесть мучила Роя, только когда в это вмешивались другие. Его невестка Руфь, вовремя ввернув замечание об «этой миссис Эндрюс», могла представить в греховном свете самые добрые побуждения Роя. Но сама Джин Эндрюс не делала из этого моральной проблемы. Если бы она сказала ему: «Мы не должны, Рой», — он подчинился бы голосу совести и никогда больше не пришел бы к ней. Но она принимала эту близость так же просто, как и сам Рой. Энди ее бросил; никакие обязательства ее не связывали; общественные условности не в счет; с Энди было покончено.
И все же, каждый раз проходя этим полем, Рой переживал тяжелую минуту: а вдруг Энди вернулся! — и стуча в дверь и открывая знакомую щеколду, терзался сомнениями.
— Вот человек! Всегда появляется, словно призрак с больными нервами, — сказала ему Джин Эндрюс. Она так же испугалась, как и Руфь Мак-Нэйр, и Рой захохотал, как он умел хохотать, во-первых, потому, что она испугалась, а затем и потому, как она это сказала. Он знал, что ни одной местной женщине такое и в голову бы не пришло.
— Хэлло, миссис Эндрюс, — сказал Рой и вежливо и смущенно.
— Хэлло, Рой, — сказала она.
— Я принес меха. — Он достал связки.
— А я по такой погоде ждала вас не раньше как на той неделе, — сказала она.
Ему хотелось пошутить, что не ждал его и инспектор, но он еще не позволял себе с ней такой фамильярности. Он просто положил шкурки на клеенку кухонного стола. Пока она рассматривала их, он поднял крышку деревянной скамьи-ларя под окном и достал оттуда несколько старых газет.
— Только четырнадцать, — сказала она. — Плохая охота. Рой.
— Никогда еще так мало шкурок не доставалось с таким трудом, — сказал он.
— Зато хорошие. — Она подняла лисью шкурку.
— А какие они хитрые, — сказал Рой. — Я и не подозревал, что эта вот жива, пока не вытащил из западни. А как только я освободил ей голову, она куснула меня за руку и пустилась бежать. Пришлось ее пристрелить. Хорошо еще, что уцелела шкурка, я попал прямо в глаз. Охотничье счастье, — добавил он.
— Какое варварство, — заметила миссис Эндрюс.
Рою вовсе не нравилось, что его считают жестоким, но необычное выражение его позабавило, и он впервые со времени прихода поглядел на миссис Эндрюс.
Она была мала ростом, немного ниже Роя, но значительно тоньше. Хотя ей было уже под сорок, но бледная кожа ее была не по летам свежая и гладкая; и никакой деревенской огрубелости не было в этой еще не старой на вид горожанке. Движения у нее были быстрее и резче, чем у обитательниц Сент-Эллена, но в остальном она была довольно изящна. «Родилась в трамвае, вскормлена на деликатесах», — говорил Рой, когда узнал Джин настолько, чтобы заметить ее резкие движения и прозрачную кожу. Глядя, как она наливает воду для кофе в большой эмалированный кофейник и ставит его на плиту, Рой снова отметил то несоответствие, которое каждый раз задевало его при встрече после долгой отлучки. Она была спокойная, даже ласковая женщина, но не было в ее манерах собранности. Ее тонкие руки и длинные пальцы были постоянно в движении, не всегда оправданном. То она глубоко вздыхала, то теребила пальцами короткие вьющиеся волосы, и каждое из этих движений было чуть беспокойно, недостаточно скромно для такой женщины. Рой наблюдал, как она сыпала кофе в кофейник. Она делала это точно так же, как сделал бы своими грубыми руками неуклюжий лесовик Рой, и это так расстроило его, что он отвел глаза в сторону. В отдалении Джин Эндрюс представлялась ему гораздо сдержаннее и строже. В конце концов такая Джин в ней победит, когда молчаливое, но явное неодобрение Роя заставит ее понять и смягчить эту не идущую к ней резкость. И вместе с тем как любил он немой смех, игравший в ее ярко-голубых глазах, озорство и юмор за повадкой тихони.
— Об Энди ничего не слышно? — спросил он очень спокойно, завертывая шкурки в газету и укладывая их в ларь под окном.
На этот обычный вопрос она обычно отрицательно мотала головой.
Но на этот раз она взяла газету с полочки над камином и протянула ее Рою.
— Не знаю, Энди это или нет, — сказала она, указывая на заметку. — У него есть второе имя?
Рой прочитал заметку. В ней говорилось, что некий Эндрю Дж.Эндрюс, без определенного местожительства, приговорен окружной сессией к шести месяцам тюремного заключения за кражу четырех мешков зерна и за попытку (сознательно или нет) продать то же зерно его первоначальному владельцу.
— Похоже на Энди! — одобрительно сказал Рой.
— Так это он?
Рой сказал — нет, Энди зовут не Эндрю Дж.Эндрюс, а Элистер Гордон Эндрюс. Разве она не знает?
— Я не знала другого имени, кроме Энди, — сказала она. — Слава богу, что он не в тюрьме.
— Бедняга Энди, — сказал Рой.
Он продолжал просматривать газету. Это была «Торонто стар энд Джорнел».
— Где вы это раздобыли? — спросил он.
— Мне принесла Руфь Мак-Нэйр.
Рой вспыхнул и отбросил газету, как будто это была сама Руфь:
— Руфь сказала мне, что Энди здесь видели.
— Кто-то говорил ей, что Энди работает на рудниках в Сэдбери, — объяснила она. — Но Энди никогда не стал бы работать на руднике. Не правда ли?
Рой пожал плечами и не ответил.
Миссис Эндрюс поняла, что Рой оттаивает медленно, и сама стала осторожней. Она говорила ласковей, двигалась более плавно, внимательно размеряла свои жесты и тут же принялась убирать кухню. Вся беда была в том, что долгое одиночество Роя в лесах слишком повышало его требовательность по отношению к другим, особенно к ней. А Джин знала, что достаточно неряшлива: не в одежде, но по хозяйству. Уборка началась с банок на столе, в которые она уже налила уксус со специями, чтобы мариновать редис, репу, свеклу и зеленые помидоры. Она задвинула тазы с очистками под стол и расправила клеенчатые дорожки на буфете. Собралась было подмести дощатый пол, но потом раздумала.
Рой наблюдал за этим и понял, чем это вызвано. Все, что она сейчас делала, было слегка нарочитым. Она как бы подтрунивала над его представлением о чистоте и порядке. Она добилась своего, он оттаял и уже готов был расхохотаться, когда в кухню вошел ее четырнадцатилетний сын.
— Хэлло, мистер Мак-Нэйр, — сказал он. В другой обстановке он назвал бы Роя по имени, но при матери
