— Ну так осушить ее.
— Ты же знаешь, только переднее поле как следует вспахано. А все остальное мочежины.
— А разве нельзя было достать машину? Прокопать канавы?
— У меня всего две руки, — сказал Сэм. — Поэтому тебе и надо остаться. Мы наладили бы осушку усадебного надела, выкорчевали бы сорок четвертую расчистку, могли бы посеять красный клевер, а может быть, кукурузу или картофель. Мне нужны рабочие руки, Рой, а нанять я никого не могу.
— А я думал, что ты выкорчевал сорок четвертую еще летом.
Руфь Мак-Нэйр, опустившаяся женщина с презрительным взглядом и отвислой грудью, присела к столу.
— Он был слишком занят, все лошадей сдавал на сторону, — сказала она, — а деньги тратил бог знает на что. Все лето бездельничал, смотрел, как другие работают.
Сэм не спорил с женой, и Рой знал, что дело тут не в лености. Слабость Сэма была в другом: он неспособен был понять, что фермерство — это расчет; расчет во всем: никогда не покупать больше семян, чем можешь посеять, никогда не сеять больше того, что можешь собрать, при продаже никогда не оставлять скот и семью без запасов. У Сэма не хватало для этого ни сноровки, ни охоты. Если он и потерял зря все лето, это говорило не о лени, а скорее о том, что он отчаялся.
— А как упряжка? Работают? — Роя это особенно интересовало, потому что это он купил брату двух тяжеловозов-клайдсдэлей, купил всего два года назад, потратив на это выручку за полгода охоты. Но и это оказалось Сэму не в прок и не под силу.
— Я продал упряжку, — сказал Сэм и в первый раз посмотрел на Роя.
— Но как же, Сэм, — яростно воскликнул Рой. — Ведь это была лучшая упряжка в Сент-Эллене!
Сэм пытался что-то сказать, но у него ничего не вышло.
Рой пожалел о своей вспышке. Его изумление и гнев были подавлены привычным усилием держать язык за зубами. Ему жалко было брата, он был горько разочарован и угнетен тем, что этот развал происходит у него на глазах, не только душевный распад брата, но и распад дома, семейного очага.
— А как же ты обойдешься без лошадей? — печально проговорил Рой.
— Никак не обойдусь, если ты мне не поможешь. Об этом я и толкую тебе, Рой. — В безжизненном тоне Сэма все та же вялая угроза. Но Рой не поддастся; он не верит даже, что дело так уж плохо. Сэм удручен и подавлен, просто на себя не похож.
— А что если я попрошу Джека Бэртона помочь тебе? — предложил Рой. — Джек сделает все, что может.
— У него и без меня забот хватает, — сказал Сэм.
— Не хотим мы его, — вмешалась Руфь Мак-Нэйр. — Он свинопас и лесоруб, одно слово — поденщик.
— Он хороший фермер, Руфь, — сказал Рой.
— А для меня он всегда останется батраком, и я не хочу, чтобы такие люди помогали нам задаром. Ему надо поденщину. Таким он был, таким и всегда будет.
Рой терпеливо выслушал ее, он знал, что она презирает Джека, как может презирать дочь фермера сына батрака. Отец Джека десять лет батрачил у старого Боба Муди, отца Руфи. Теперь на земле не удержалось никого из этой семьи, а у Джека была какая ни на есть, но своя ферма, которая его все-таки кормила. Он даже прикупил два акра из той земли, которую старый Муди вынужден был продать, когда его разорили земельные банки и сломили постоянные споры, раздоры и грубость своих же детей, в том числе и Руфи. Рой всегда сознавал то зло, которое она внесла в их дом, постепенно обволакивая спокойного Сэма своей чванливостью и мелочностью, никогда не поддерживая его ласковым словом, участливой заботой, помощью в труде. Она так много поработала, чтобы сделать Сэма таким, каким он стал, что Рой уже не отделял их друг от друга, разве лишь в том, что Сэм был окончательно измотан и почти не говорил с женой, тогда как Руфь и сейчас еще пыталась его подзуживать. «Бедняга Сэм, — подумал Рой. — Ему только и нужна была что тихая, спокойная жена, которая заботилась бы о нем и уважала бы его. А он получил в жены злую бабу, которая держала его в постоянном страхе, прицеплялась к каждому слову и каждый спор раздувала в грубую свару». Ее пошлая грубость была главной причиной теперешнего состояния Сэма.
— Не хочу я его, — твердила она и сейчас о Джеке Бэртоне. — Я так ему самому прямо в лицо скажу, если вы его сюда приведете. Он нам ни к чему!
— У него собственная ферма, — заметил Рой, обращаясь к Руфи в тщетной попытке защитить Джека. — И хозяйствует он неплохо.
— Ему и нельзя иначе при такой жене: наплодили целый выводок. — Эти грубые слова, сказанные с циничной усмешкой, были подчеркнуты непристойным жестом ее уродливых рук. Роя возмутила такая грубость, недостойная человека, и он отвернулся.
Сэм покачал головой:
— Джек выкручивается потому, что сколачивает кое-какие деньги — корчует другим землю, работает на дороге, продает тыкву, но через год-другой его тоже прижмут. Все эти карликовые фермы соснового пояса обречены. Тут вовсе не место для ферм. Вся эта полоса вдоль Гурона возникла потому, что несколько пустоголовых нищих кротов, вроде дедушки Мак-Нэйра, приплелись сюда за лесорубами и принялись ковыряться среди скал: вырастят картошку, выведут свиней и выколачивают из лесорубов деньги. Может быть, тогда игра и стоила свеч, но это все кончилось, как только лесные компании взяли все снабжение в свои руки. А потом, когда лесорубы оголили всю округу и ушли, фермерство здесь лишилось последнего смысла. Тогда нужно было уходить и Мак-Нэйрам, уходить в Манитобу, на Ниагару, в Буффало, в Детройт. А они не ушли, цеплялись за лесную опушку, как занесенные снегом овцы, которые боятся сдвинуться с места. — Сэм носком сапога открыл дверцу топки и сплюнул на угли. — Так вот, я как раз тот Мак-Нэйр, который не задержится здесь, если только не получит помощи. Это я серьезно говорю тебе, Рой.
Рой промолчал.
— В следующий твой приход здесь не будет больше Мак-Нэйров.
Рой сделал несколько тяжелых шагов, открыл дверь кухни и сплюнул в темноту черную струю табачной жвачки. Вернувшись к огню, он уселся на свое место возле брата и просидел там молча, пока предстоящее ему решение не улеглось у него в уме. Тогда он поднялся наверх и сейчас же сошел вниз с большим пакетом и двумя связками шкурок из-под матраца.
Руфь Мак-Нэйр наблюдала за ним. Зная, куда он идет, она едко сказала ему, когда он открывал наружную дверь:
— Вот так пойдешь как-нибудь к Эндрюсам и наткнешься на своего Энди.
Рой приостановился у открытой двери.
— Говорят, его видели! — прокричала она ему вслед.
Рой старался не слушать ее, но слова эти уже впились в него и терзали его настороженную совесть. Пересекая освещенные луной каменистые гряды на полях и сосновые рощицы, он все думал, а может, Энди Эндрюс уже дома, с Джин, и поджидает, когда покажется на пороге Рой. Уже десять лет Рой, проходя этими местами, задавал себе все тот же вопрос, но никогда еще до сих пор не было и намека на то, что Энди где- то поблизости.
Двенадцать лет назад в последний раз видели, как Энди Эндрюс пешком ушел по дороге в Марлоу, в меру пьяный, чтобы не обращать на себя внимания, но, видимо, достаточно трезвый для того, чтобы знать, что делает. Оставив жену и двух ребят, он так и не вернулся. Даже полиция не смогла обнаружить его — живого или мертвого. Все знавшие Энди, и в их числе и Рой, верили, что Энди жив и когда-нибудь вернется. Он всегда был непоседлив и быстр на решения, легко попадал в беду, но всегда из нее выпутывался. В детстве они с Роем и Джеком Бэртоном были тройкой неразлучных удальцов, обуянных духом разрушения и неукротимых. Редко их видели в школе, и вечно они пропадали в лесу, излазив всю округу от Гурона до Соо. Двадцатилетними юношами они вместе охотились и ставили ловушки, но Энди был слишком беспокойным, чтобы месяц за месяцем проводить в лесу, и он отправился в Торонто, откуда вскоре вернулся с женой, женщиной, рожденной и воспитанной в городе, которого она до того ни разу не покидала. Женившись, Энди сделал все, что мог, чтобы устроить оседлую жизнь. Отцовская ферма была уже давно заброшена, и Энди перебрался на прежнюю ферму Мак-Нэйров — бревенчатый сруб в три комнаты с приусадебным участком. Несколько лет он издольничал у Сэма Мак-Нэйра, работал на совесть, когда работалось, но так и не стал фермером, не осел на земле. И Рой и Джек Бэртон всегда считали, что в конце концов он сбежит, а когда он
