Муск-о-ги был в свое время охотничьей территорией индейского племени Оджибуэев. Это они назвали так неисследованное пространство, которое тянулось к северу от озера Гурон вплоть до хребта Серебряного Доллара. Пионеры выжили оттуда индейцев, и на протяжении двухсот лет заказник Муск-о-ги кормил охотников и мелких фермеров. Он и сейчас кормил их, особенно тех тринадцать трапперов, которым отведены были там охотничьи участки; но Рой был убежден, что в Муск-о-ги охотникам скоро делать будет нечего.
— Да, Джек, — сказал он, — вот и доохотились!
— Так что же тебя здесь держит? — спросил Бэртон. — На север надо двигаться скорее, а то будет поздно. Все охотники Муск-о-ги разинут рот на эти новые участки на севере, и на будущий год ты останешься ни с чем. Так что же тебя держит здесь? — Джек Бэртон знал, что удерживает Роя. Рой любил возвращаться из лесов в свое обжитое жилье. Трудно будет Рою уйти далеко на север и отрезать себя от своих, стать бездомной лесной тварью. Но, с другой стороны, за пятнадцать лет совместной охоты Бэртон знал, как нужен Рою лес. Для Роя не было иной жизни.
— А если ты не поспешишь перебраться на север, Рой, тебе скоро придется ковырять здесь землю за кусок хлеба. — По тому, как сразу помрачнел Рой, Джек понял, что для него это по-прежнему самая страшная угроза, и пожалел, что сказал об этом так прямо.
— Ты раньше станешь премьер-министром, чем я фермером, — сказал Рой и улыбнулся своему прежнему товарищу по охоте. — Эх ты, фермер Джек! — сказал он. — Фермер Джек!
— Ну что ж что фермер? Что в этом плохого?
— Неплохо для больного, для женатого, что им еще остается? Но будь у тебя хоть какая-нибудь возможность, ты завтра же вернулся бы в лес. — Рой знал, что это не совсем так. Джек Бэртон был фермером по природе и по доброй воле, но слишком сжился с лесом, чтобы забыть о нем окончательно. Хоть он и покончил с охотой, но раз в год отправлялся поохотиться: по его словам, чтобы запастись олениной, но на самом деле — и Рой это знал, — чтобы выгнать из себя лес на весь остаток года. — Ну как, собираешься в этом году? — спросил Рой.
— Да вот, может быть, смотаюсь в лес за оленем к рождеству, — ответил Бэртон.
— Следов много, — сказал Рой, — а оленей не видел.
— А лоси?
— Ну, лося всегда найдешь. Все дело в том, чтобы выследить его раньше Мэррея или Зела Сен-Клэра. Они уже суют свой нос во все участки, готовятся к зимней охоте.
— А инспектор готовит им по хорошенькой тюремной камере. Мэррею закатят десять лет, если инспектор его поймает, а Зел — тот прямо угодит в Форт-Уэнтворт. Инспектор предупредил, что в городе он его не тронет, но если встретит в лесу, то засадит непременно. А Мэррея посадят, где бы он ни попался.
— Пусть только не пытается ловить их в лесах. А то повстречают его там Мэррей или Зел — тогда быть греху.
— Смотри, не позволяй им пользоваться твоими хижинами, — быстро добавил Бэртон.
— Но разве за ними уследишь? Они что снег: выпал — и нет его. Да Мэррея я и не видел все лето.
— А Зел только что пожаловал в город, — сообщил Джек.
Рой недослышал и пришел в неописуемое смятение.
— Кто пожаловал в город? — спросил он.
— Зел Сен-Клэр, — ответил Джек.
— А, Зел! — Рой посмотрел на Джека, ему хотелось спросить, не вернулся ли Энди Эндрюс; но спросить об Энди было свыше его сил, как свыше сил было для Джека Бэртона промолвить хоть словечко об их бывшем сотоварище, хотя Джек знал, как заботит это Роя.
— А где Зел? — спросил Рой, снова вытесняя Энди из головы, убеждая себя, что и в этом году, как и раньше, Энди не явился и не появится никогда. Ушел и не вернется. — Что, Зел работает на дороге? — спросил он Джека.
— Нет. Я пустил его в заброшенную сторожку в конце моей вырубки. У его жены еще один младенец.
— Ну для чего ты пускаешь его в сторожку? Ведь ты дорожный уполномоченный? Ты должен следить за порядком! — Рой любил титул «дорожный уполномоченный», кроме его звучности, и за то, что его носил друг Джек Бэртон, хотя был он всего-навсего десятником на летних дорожно-ремонтных работах. — А Зел платит тебе?
— Это за мою развалюху? Я пустил его, чтоб он расчистил и вспахал вырубку.
— Думаешь фермера из него сделать?
— Нет. Но теперь, когда он потерял свой участок в лесу, ему ничем нельзя пренебрегать.
— Из Зела, как бы он ни старался прокормить семью, никогда не выйдет ничего, кроме бродяги. Ты никогда не сделаешь из него фермера, — сказал Рой.
— Тем хуже для него, — заметил Джек.
— Я думаю, Мэррей тоже постарается повидать жену и детей.
— Она уехала в Марлоу, работает на консервном заводе, — сказал Джек.
— Бедняга Мэррей! — вздохнул Рой. — Несправедливо это со стороны инспектора так притеснять человека только за то, что он взял несколько шкурок не в сезон.
— Не в сезон и не там, где положено! У Мэррея в его хижине в пушном заповеднике нашли шкурок на две тысячи долларов. Если бы он не улизнул, с ним бы тут же расправились.
— Э, да что и говорить, оба хищники и бродяги! — сказал Рой, подтягивая лямки заплечного мешка.
— А если ты с ними не перестанешь знаться, кончишь тем же: станешь вместо охотника дичью. — Это было словечко самого Роя, которое Джек обратил против него же. Но Рою понравилось, что Джек повторяет его слова.
— Пока меня кто-то ждет дома, я не стану бродягой, — сказал Рой, за шутливым тоном скрывая серьезность. — Я еще зайду к тебе, Джек. Непременно зайду, прежде чем возвращаться на озеро.
— Ты напьешься, и я тебя не увижу, пока сам не соберусь на озеро! — прокричал ему вслед Джек Бэртон, но Рой уже был далеко, и в ответ Джек услышал только его смех из сумерек вечернего леса.
Темнота обогнала Роя, и когда он отворил дверь в жарко натопленную кухню, его невестка собирала ужин.
Она испугалась.
— Думала, что это медведь, Руфь? — спросил Рой.
— А откуда мне знать, что это ты? — раздраженно сказала она. — Сэм дома, а больше мы никого не ждем. Разве можно вламываться так прямо из лесу!
Роя забавлял ее испуг, и он не обратил внимания на ее раздраженный тон.
— Сэм вернулся так рано? — спросил он, прислонив мешок к стене и высвобождая руки.
— Он всегда возвращается рано, — едко заметила Руфь Мак-Нэйр. — До зимы далеко, а он редко работает полный день. Поздно выходит, рано возвращается.
— Стареет, должно быть, — сказал Рой, поднимаясь по лестнице в свою комнату. Он скинул на пол мешок и чиркнул спичкой, чтобы зажечь лампу. Она была грязная — и керосину ни капли. Он спустился в кухню и стал наполнять ее из большого бидона. Тут вошел брат.
— Ну, как дела? — спросил он.
— Неплохо, Сэм, неплохо.
— Как бобер в этом году?
— Шкурки хорошие, только мало. — Говоря с братом, Рой из вежливости распрямился, но Сэм уже ушел. Рой опять присел на корточки и долил лампу. Он вытер ее, зажег и отнес в свою комнату.
Рой вытащил из мешка три связки шкурок и положил их под матрац. Не то, чтобы он их прятал. Он клал их туда, чтобы разгладить: ведь пролежав целый день в мешке, они смялись и скомкались. Больше в мешке ничего не было. Он швырнул его под кровать и вытер грязные руки о штанину. В неубранной комнате было пыльно и душно, и он настежь распахнул окно.
Потом Рой пошел в кухню, помылся у раковины, под пристальным взглядом худенькой, бледной девочки лет восьми.
— Здравствуй, Грэйс, — сказал он ей, но она молча наблюдала, как он полощется. Помыв за дверью
