цыганку. Последним попался старый снимок, скорее дагеротип, деревенского каменного дома не то в Ирландии, не то в Шотландии, не то в Уэльсе. Я не мог разобрать надписи на фотографии и сунул ее в пламя. Со дна шкатулки я вынул пачку пожелтевших бумаг, перевязанных тесемкой, на миг поколебался — хотел сказать Лилли, что это, может быть, свидетельства о рождении, но ведь она не желала ничего знать о деревянном ящичке, поэтому я бросил в огонь и его, и бумаги.
— Все? — спросил Дэвлин у Лилли.
— Да, — ответила она.
Пламени уже не было видно; из бака валил едкий дым, хотя Дэвлин, который еще не сжег простыни, ворошил горящие бумаги.
— Ты что-нибудь поймал? — обратилась ко мне Лилли, в то время как я пытался уклониться от дыма.
— Рыбин пять или шесть. Хочешь, отдам тебе?
Она качнула головой, повернулась к порогу и заковыляла обратно в дом.
— До свидания, Кит, — отрезала Лилли, как обычно, когда не желала разговаривать.
— Пока, — бросил я и побрел по холму домой, размышляя о Лилли.
Казалось, будто она вновь неожиданно вернулась к прежней жизни, но я-то знал, что это было не так, ибо не забывал о мисс Дэлглиш.
На следующий день Лилли как ни в чем не бывало принялась за домашние дела в особняке. Дэвлин — он опять переехал в свой пансион — по утрам сажал Лилли, которая пока не расставалась с костылями, на мотоцикл и доставлял ее к большим деревянным воротам. Он подкатывал к ним снова в пять вечера и отвозил Лилли обратно на Мыс, все шло своим чередом, будто никогда и не было иначе.
Переезд на Мыс стал для Лилли освобождением, хотя для мисс Дэлглиш он означал нечто иное, ибо с той поры она начала таять прямо на глазах. Мы не сразу это заметили, потому что редко ее видели. А если и видели, то всегда с Лилли во время их утренних субботних прогулок. Лилли быстро избавилась от костылей и ходила теперь с тросточкой, поэтому на первый взгляд казалось, будто это ради нее мисс Дэлглиш нарушала привычное уединение.
Надо было видеть, как они запирали за собой большие ворота и неторопливо шли (обе с тросточками) по магазинам, на почту. Казалось, для Лилли и пожилой леди никого не существовало на целом свете, кроме них самих, они были настолько неразлучны, что даже посторонним бросалась в глаза их необъяснимая зависимость друг от друга. Как правило, они молчали, а если и говорили, то почти одинаковыми голосами, потому что Лилли все больше и больше походила на мисс Дэлглиш. Трудно было сказать, кто кого вел. Они напоминали пару, танцующую фокстрот, одна исполняла роль кавалера, другая — роль дамы. Когда Лилли еще вовсю хромала, темп задавала мисс Дэлглиш. Но по мере того как девушка набирала силы, мы замечали, что мисс Дэлглиш уже не поспевала за ней. И уже Лилли подчиняла ее себе. Уже Лилли заглядывала в магазины и решала, что купить; и когда мисс Дэлглиш поняла, что ведущей ей больше не быть, она перестала выходить на субботние прогулки и впредь не покидала дом за высокой деревянной оградой.
Если бы мы догадывались, как плохи ее дела, то проявили бы к ней больше участия. Но, привыкнув к тому, что она ведет замкнутый образ жизни, мы по-прежнему думали, будто здоровье ее несокрушимо: никому и в голову не приходило, что силы ее на исходе; шли недели, и Лилли незаметно стала и экономкой, и кухаркой, и сиделкой мисс Дэлглиш. А когда девушка начала передвигаться без тросточки, слегка прихрамывая, временная прислуга, миссис Смит, обнаружила, что для нее нет работы в особняке. Лилли не нуждалась в ее помощи. И теперь только старый мистер Уоллес (врач мисс Дэлглиш) да Дороти Мэлоун знали, что происходит за высокой деревянной оградой. Больше туда никому приходить не разрешалось, и о Лилли мне рассказывала Дороти, всегда бравшая с меня обещание хранить секреты.
— Я буду с тобой откровенна, Кит. Но Лилли никогда мне не простит, если по городу будут ходить сплетни.
— Какие сплетни?
— Разные. О том, как они там живут.
— А как они живут? Что-нибудь изменилось?
— Как тебе сказать, мисс Дэлглиш почти не встает с кресла. Только по утрам сходит вниз, а по вечерам поднимается в спальню, на большее, пожалуй, у нее не хватает сил. И целый день сидит в библиотеке.
— А что делает Лилли?
— Все. Она приезжает в восемь утра, помогает мисс Дэлглиш одеться, готовит завтрак, обед, убирается, в общем, ведет хозяйство. Туда попадаешь, Кит, как в глухой колодец.
— Так было и раньше, — сказал я.
— Пожалуй. Но теперь они совсем отгородились от всех, а мисс Дэлглиш не может и шагу ступить без Лилли.
Лилли еще не знала, что дни мисс Дэлглиш сочтены (я и сам узнал об этом от Дороти гораздо позднее), а пока, хотя мисс Дэлглиш становилось все хуже и хуже, Лилли готова была к болезни долгой и затяжной, но не ожидала скорой смерти. Впрочем, трудно сказать, о чем на самом деле думала или догадывалась Лилли, поскольку она не написала об этом в своем дневнике. В ту пору она вообще его редко открывала.
Мы поняли, что мисс Дэлглиш опасно больна, когда Лилли навсегда покинула Мыс и вновь поселилась в особняке. Такие переезды всегда знаменовали серьезные перемены в ее жизни, а нынешний, как рассказала мне Дороти, был вызван тем, что мисс Дэлглиш нельзя уже было оставлять на ночь одну. Она больше не могла спускаться вниз, и Лилли попросила Дэвлина перенести вторую кровать из своей спальни (ее втащили наверх во время болезни Лилли садовник и доктор Диксон) в комнату мисс Дэлглиш.
Лилли стала полновластной хозяйкой в доме. Родственники мисс Дэлглиш жили далеко от Сент-Элена и не могли за ней ухаживать. До сих пор помню ее старого кузена с огромной лысиной, который как-то приезжал к ней из Мельбурна на голубом «роллс-ройсе». У нас любили поговорить о племянниках пожилой леди, их хорошо знали в светских кругах Сиднея, Мельбурна, Аделаиды, потому что они принадлежали к другой ветви родового древа Дэлглишей — более именитой и могущественной. Но племянники никогда не навещали мисс Дэлглиш. Главное место в ее жизни занимали теперь Лилли, доктор Уоллес и поверенный Дж.-К. Стрэпп, который вел дела пожилой леди и поэтому часто мелькал у ворот особняка. Конечно, доктор Уоллес и мистер Стрэпп могли найти сиделку и прислугу для мисс Дэлглиш, но она, должно быть, решительно этому воспротивилась: хотела, чтобы за ней ухаживала одна Лилли. Девушка играла теперь роль, отведенную ей судьбой, а точнее пожилой леди, с самого начала. Она останется с мисс Дэлглиш до последнего часа, пока та будет в ней нуждаться.
Но Лилли снова доказала нам, что не совсем покорилась воле мисс Дэлглиш. Вскоре после ее возвращения в особняк мы увидели, что там поселился и Джекки. В конце концов он присоединился к двум женщинам за высокой деревянной оградой; ночевал Джекки, по словам Дороти, в спальне Лилли, а сама она перебралась в комнату к мисс Дэлглиш. Дотошные горожане и просто сплетники останавливали Джекки, чтобы разузнать о мисс Дэлглиш, но он приводил их в недоумение, отвечая на все вопросы одно и то же: «Ничего не знаю. Ни разу не видел пожилую леди». Мальчик теперь бегал по разным поручениям — в магазины, в аптеку, на почту, в банк за деньгами. Сама Лилли перестала выходить на улицу даже по субботам. Она снова оказалась запертой в особняке, только на этот раз выполняя миссию, давно ей уготованную.
— Как это ужасно и грустно, — сказала мне однажды Дороти. — Мисс Дэлглиш просто впивается в Лилли глазами. Она с трудом двигается, и Лилли часами ей читает, граммофон перенесли в комнату мисс Дэлглиш, поэтому им есть чем заняться. Они по-прежнему кажутся удивительно чопорными, холодными, хотя, как всегда, прекрасно понимают друг друга и без слов. Правда, кое-что изменилось, Кит, — мисс Дэлглиш умирает, и Лилли об этом знает.
Я очень хорошо помню ту последнюю неделю, потому что она началась для меня с обычного, бесконечно долгого выступления Дэвлина на углу улицы о его любимой утопии. В конце концов он дошел до Нагорной проповеди, и хотя я довольно хорошо знал Новый Завет, мне никогда еще не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь трактовал пятую главу Евангелия от Матфея так, как наш Дэв. Для него она стала философской основой будущего утопического общества, которое можно легко построить, если только
