можно обижать такую славную киску?
Росомаха несколько раз вздрагивала, тихонько рычала, но никакой попытки высвободиться не делала…
Наконец Демьяныч поставил сетку на место и кивком показал нам на дверь. За порогом он захватил в пригоршню комок снега, растер его, потом сказал:
— Пусть отдыхает. Завтра мы что-нибудь придумаем. А зверина она славная. Ты ее и в самом деле корми получше.
…Проснулся я поздно. Солнце поднялось над сопками, и в избушке было донельзя светло и уютно. Мои гости уже встали и даже успели застелить постели. С улицы доносилось звяканье металла. Наверное, чинили вездеход.
Скрипнула дверь. В избушку вошел Демьяныч. Он поставил у порога какую-то коробку и тщательно вымыл руки.
Он стряхнул капли воды с пальцев, взял из коробки пакетик и подал мне. Там лежали три темные дробинки. Одна из них была сплющена. Я непонимающе уставился на Демьяныча:
— Откуда это?
— Как откуда? Из росомахи твоей. И не глубоко сидели, считай, под самой кожей, а беды сколько.
— Так вы…
— М-г, — улыбнулся в усы Демьяныч, — она у тебя умница. Правда, пришлось ошейник надеть. Ты, если надумаешь отпустить ее, сними. В тайге зверю эта цацка ни к чему. Давай поднимайся, браток. А то хлопцы скоро завтрак потребуют. Да и ее покормить нужно. Я ей пообещал, еще обидится…
Загадка
Расстались мы с Роской не попрощавшись. Через четыре дня после того, как уехали охотники, я сидел у окна и наблюдал за желной. Этот большой красноголовый дятел решил разнести в щепки стоявшую по соседству избушку. Ничем она от других не отличалась, а вот не нравилась птице, и все тут. Занимался он своим преступным делом с таким азартом, что я диву давался.
Уцепится когтями за бревно, упрется жестким хвостом в другое, стукнет и слушает. По звуку определяет, в какую сторону проделал ход зазимовавший в бревенчатой стене короед, а может, даже угадывает, тощий этот короед или жирный. Затем с озорным криком «клить-клить-клить!» он перемещался вверх или вниз и принимался долбить бревно. Наносил удары с невероятной силой и скоростью. Впечатление было такое, что работает отбойный молоток. Крупные, чуть ли не в ладонь, щепки усеяли весь снег вокруг избушки. Наверное, дятла больше увлекала его разрушительная работа, чем короеды. Потому что он ни разу не спустился вниз за выпавшими насекомыми, и вскоре ими занялись две синички.
Внезапно у реки мелькнула какая-то тень. Мне показалось, что это глухарь, вчера на галечнике собирали камушки два токовика, а один из них даже прогулялся по дорожке, которую я протоптал, бегая к Фатуме за водой. Но тут я вспомнил, что время позднее, и эти птицы давно спят.
Торопливо одеваюсь и бегу к Фатуме. Там уже никого нет, но на снегу хорошо видны росомашьи следы. Роска?! Неужели она? Направляюсь в избушку и вижу, что не ошибся. Чурки сдвинуты в сторону, на полу валяются обрывки проволоки, сетка лежит рядом с кроватью. Росомаха то ли перекусила проволоку, то ли каким-то образом порвала ее. С чего это она? Вела себя тихо-мирно. Совсем недавно съела двух щук, выбрала несколько травинок из охапки сена, которое я по совету Демьяныча подкладывал каждый день, и даже позволила почесать палочкой загривок. Правда, при этом она немного ворчала. Стою, рассматриваю следы зубов на проволоке и вдруг слышу, кто-то меня зовет.
У бригадирской стоят два парня. Один высокий, другой пониже. В длинном я сразу узнаю горбоносого. Ои увидел меня и кричит:
— Привет, начальник! Ты здесь бока отлеживаешь, а мы полдня у Родникового, как папы карлы, вкалываем. Где у тебя трос? Трактор так засел, что свой мы на куски порвали…
К ночи в Лиственничное пришло четыре трактора с санями. Вместе с трактористами и грузчиками прибыли и два плотника, которые помогли погрузить сено и остались в Лиственничном до самой весиы. Шурига заключил с ними договор на строительство склада под удобрения. Сначала я обрадовался им. Оба молодые и с виду вполне нормальные мужики. Не нужно будет одному заниматься приготовлением еды, заготовкой дров. Не нужно будет до седьмого пота долбить прорубь для того, чтобы набрать пару ведер воды. И на рыбалку вместе сходим, и вечером будет с кем словом перекинуться. Но подружиться нам не удалось. Все их разговоры крутились вокруг одного: «Сегодня, считай, по четвертной заработали»; «Ты так много сахара в чай не клади, с такими потребностями мы и на штаны не заработаем»; «Ну и что с того, что сегодня воскресенье? Я тебе не Рокфеллер, чтобы рыбалкой развлекаться. Лучше я за это время пару копеек заколочу».
Я пробовал было с ними спорить, по безрезультатно. К тому же стоило мне отлучиться, как они устроили охоту на галечнике и убили трех куропаток. Кончилось тем, что я тайком подпилил бойки их ружей.
Вот здесь и случилось нечто загадочное для меня. Вспугнутые выстрелом куропатки и глухари не появлялись у галечника одиннадцать дней. Не встречал я все это время и лосиных следов. Вечером на одиннадцатые сутки я вывел из строя ружья моих соседей, и на следующее же утро на галечнике гуляла огромная стая куропаток. Вскоре к куропаткам присоединились глухари. Плотник ползает вокруг них с ружьем, а они никакого внимания. Только когда вплотную подобрался — улетели. А через час оба шабашника метались по избушке, мастерили из гвоздей новые бойки и ругались на чем свет стоит. Да и как не возмутиться? Рядом с Лиственничным они только что заметили трех лосей. Стоят себе звери в тальнике и спокойно обгладывают верхушки. Рядом удобная ложбина, можно чуть ли не вплотную подобраться. Это же мясо!
С бойками, конечно, ничего не вышло, а свое ружье я им не дал. Целый день мы не разговаривали. Плотники не унимались и подсчитывали, сколько мяса можно было добыть. Я же мучился над загадкой — откуда птицы и звери узнали, что именно сегодня им у Лиственничного не угрожает опасность?
…Роска же в поселке больше не появлялась. Правда, я дважды встречал росомашьи следы недалеко от старого стойбища. Но Роскины они или какой-нибудь другой росомахи — не знаю.
Перевоспитанные воспитатели
Наконец закончилась суровая колымская зима. В реки и озера сплыл снег, на склонах сопок расцвели голубые прострелы, из далеких странствий возвратились трясогузки, коньки, соловьи, пеночки. В тайге стало шумно от птичьего пересвиста.
Нужно было готовиться к новому сенокосу, и Шурига отправил меня рубить остожья — настилы для стогов. Я решил начать с Хитрого ручья. От дому далеко, а главное, представилась возможность половить хариусов. Очень уж они привередливые. Назовите мне любую рыбу, и я скажу, на какую приманку она ловится и когда лучше всего клюет. А хариусы?
Хитрый ручей разделен на четыре отрезка: от плеса к плесу вода течет под землей. Так вот, в первом плесе хариусы желтые, во втором — черные, в третьем — зеленые, а в четвертом — бесцветные, словно выгоревшие на солнце. Самый ближний к Фатуме плес мы называем Песчаным. Его дно покрыто желтым песком — вот хариусы и оделись в золотистый наряд. Следующий плес — Омут. Здесь много родников. И довольно глубоко. Вода в Омуте темная, а хариусы черные, да еще и с характером: клюют только на рассвете. Днем не соблазнишь их самой аппетитной приманкой. Да что там приманкой! Даже упавших на воду мотыльков не трогают.
Но как только возникает полоска зари, взбирайся на склонившуюся над Омутом лиственницу и опускай мушку к воде. Тотчас из самой глубины выметнется крупная рыбина и, если рыболов удачлив, а леска надежна, — быть ему с уловом.
