радостные ведущие, жизнеутверждающие песни и полезные рецепты.
У Игоряна челюсти, как мясорубка.
— Кит, я с тобой поделюсь рецептом салата, — говорит напарник.
— Ну? — спрашиваю я, жуя. — Што за салат?
— Exitus letalis.
— Угу, — киваю я. — Продолшай!
— Берешь двести граммов циррозированной печени, сто граммов аппендикулярного инфильтрата, пятьдесят миллилитров спинномозговой жидкости больного менингитом в терминальной стадии, чутку гепатитного кала, заправляешь мочой столетней бабки…
— Игорян! Игорян, не надо, пшалуста!
— Все смешать в тазике для мытья ног, подать в «утке», предварительно украсив геморроидальными узелками!
— Урод!
Я давлюсь хот-догом, на глаза наворачиваются слезы. Игорян лупит меня кулаком по спине.
«Анимешка» теперь косится на нас.
Хлопает дверь, и в закусочную входит настоящий джигит. Кожаное пальто распахнуто, на волосатой груди — пудовая золотая цепь. Че он здесь забыл в столь ранний час?
— Сделай мне одно кофе!
— Один, — тихо поправляет девушка, растворяя содержимое пакетика.
У Набокова:
— Тысячу даю! — сверкает фиксой джигит, забирая стаканчик. — И знакомиться с тобой будем!
— Не-а, не будем.
— Что ты какая невежливая? Может, я жениться на тебе хочу! Халву, шербет любишь? Кишмиш? На машине тебя покатаю!
— Вы еще будете что-то заказывать? — нервничает девочка. — Если нет, то…
— Слушай, настоящему мужчине условий не ставь, да!
Игорян напрягается.
— Извините, я…
— Я, лапушка, извиняю тебя.
— В покое ее оставь, да, — говорит Игорян. — Пей свой кофе и уходи.
Джигит медленно разворачивается.
— Ты! Повтори, что сказал!
— Горы и кони в другой стороне. Попугая купи, пусть он повторяет.
Неожиданно с джигитом происходят лексические метаморфозы.
— Молчи и сосиска ешь. Она на хер похожа. Я тебя и твою мать еб…
Договорить у него не получается. Игорян в полсекунды оказывается напротив джигита и бьет его головой в крючковатый нос. Хруст ломаемой кости. Тот приседает, закрывая ладонями разбитую морду. Девчонка воет сиреной.
Кофе разлит, стаканчик закатился под стул.
— У меня была тяжелая смена. Я устал. Уходи.
— Ты мне нос сломал! Ты что! Я же шутил!
— А у меня плохо с чувством юмора!
Джигит ретируется. Напоследок бросив:
— Я вернусь.
— Ага, — кивает Игорян. — Не опоздай. — И поворачиваясь к стойке. — Не визжи — голова болит!
«Анимешка» замолкает. Затем робко благодарит. Я, говорит, Надя, учусь на факультете иностранных языков, а в закусочной — подрабатываю. У нее смена заканчивается, и она не против, если Игорян ее проводит до автобусной остановки…
…И тут влетают менты и принимаются без разговоров охаживать нас резиновыми аргументами!
Золотозубый скачет вокруг черным вороном и гнусавит:
— Нет из-за них порядка в МОЕЙ СТРАНЕ! СКИНХЕДЫ ВОНЮЧИЕ!
14
Менты разгадывают кроссворд.
— Митрич, промежуток времени между прошлым и будущим, про который поется в известной песне? — спрашивает юный, стриженный ежиком, страж порядка.
— Сколько букв? — это голос Митрича из неведомых глубин.
— Дык три.
— Момент!
— Не, «момент» — это шесть букв…
— Момент, говорю, выхожу!
Характерный звук спускаемой воды. Из туалетных недр является Митрич — вылитый бульдожина, только в погонах и при фуражке. Низколобый, пухлые щечки глазки подпирают.
—
«Ежик», до этого усердно скрипевший карандашом, вскакивает из-за стола, хватает ветхий электрочайник и бежит исполнять приказ.
В «обезьяннике» пахнет не обезьянами, а мышами.
На грязно-серой стене — выцарапаны палочки. На скамейке краска облупилась. Сидим за решеткой в темнице сырой. Как молодые орлы. Положительный момент: спать расхотелось. Я трогаю языком разбитую губу. Нос тоже побаливает, и на лбу шишка. Это я об пол ударился.
Две шишки за четыре дня — не хило!
У Игоряна ко всему бровь рассечена — кровь сочится.
Ребра и почки, слава богу, целы. Били нас товарищи аккуратно, вполсилы.
Мобильники, шнурки и ремни отобрали. Карманы вывернули, конфисковали всю мелочь, ключи и брелоки. Составили
— Эй, вы, за стеклянной перегородкой! Дайте йод или перекись, что там у вас есть? — говорю я. — Надо рану обработать! Будет в интеллектуализме-то упражняться! Глядите, пробки выбьет!
— Какие?
— Серные!
— Да ладно, Кит, забей, — вздыхает Игорян. — Извини вообще, это из-за меня все.
— Ты не на исповеди, прекращай, — говорю. — Дайте йоду, гады!
«Ежик», воткнув чайник, вопросительно взирает на старшего по званию.
— Перебьетесь — не в блокаду! — рычит Митрич. — Хулиганы, епты!
— Да невиноватые мы, он сам…
— Если не заткнетесь, младший сержант вас поколотит дубинкою! — и «Ежику» — Чего застыл, как холодец? Весь кроссворд разгадал?
— Не, не весь…
— Ну, тогда бери карандаш, и продолжаем, — говорит Митрич, сдвигая фуражку на затылок. — Шустрей надо быть.
— Так точно, товарищ старший сержант! — с готовностью отвечает «Ежик», возвращаясь к столу. — Великий русский поэт, автор цикла «Москва Кабацкая» Шесть букв по горизонтали.
— Поэт говоришь, — Митрич загибает пальцы. — … Пять-шесть. Ну, Пушкин!
