Вам известно, что божьи коровки — летающие секс-машины?
Они совокупляются по девять часов ежедневно, оргазм у представителей обоих полов продолжается девяносто минут и может наступать несколько раз подряд. А пенисом быка пороли детей! У змей часто по два пениса, клитор самки кита достигает восьми сантиметров в длину, а повстречавшийся вам в загородном лесу енот — вполне может быть гомосексуалистом!
Мы занимались этим всю ночь у Дианы дома. Это ее имя: Диана. Я нарушил свои принципы и переспал с ней сразу же. Трижды и без презерватива. Во многом это произошло потому, что и ей хотелось не меньше моего.
Впрочем, я не стремлюсь быть божьей коровкой: они живут в среднем один год и в перерывах между оргазмами постоянно ищут чего бы пожрать…
У нее красивое тело.
Не как музейный экспонат или статуэтка из слоновой кости, а как цветок лотоса. То есть настоящее, не манекенное. Цветок распускается и схлопывается! Но фигура мальчишеская, угловатая. Небольшая грудь. Нос в веснушках. Под правой лопаткой родинка размером с глаз некрупного окуня. После секса у нее дрожат пальцы…
Диана приподнимается на локте, включает стереосистему.
Песня Земфиры:
«
— Соседи?
— Забей!
Зуб уже не болит. Эндорфины — мощное обезболивающее!
Раннее утро. Мы лежим в кровати.
Я изучаю ее комнату, свет отвоевывает пространство, выхватывает предметы из темноты. Плакатов с кинозвездами и мальчиками-мажорами нет. Это радует. На письменном столе — ноутбук, рассыпаны диски. Повсюду кисти, краски и холсты, ватманы, карандаши. Из мебели: стол, пара кресел, раскладной стул, шкаф. Прогибающиеся под тяжестью книг полки. На обоях розовые слоны с охапками ромашек.
На подоконнике толстая плюшевая обезьяна и Дианины очки.
— Это обезьянка Сталин! — говорит Диана, перехватывая мой взгляд.
— Почему Сталин?
— Похожа…
— Правда, похожа. — Я отражаюсь в ее зрачках.
Диана надевает очки.
— Курить! — она тянется к полке за сигаретами; вынимает одну из пачки, жадно затягивается и выдыхает дым мне в лицо. — Ты не куришь?
— Нет.
Она убивает сигарету в пять затяжек. Я втихаря ущипнул себя за бедро, чтобы проснуться. Но это не сон. Я с ней… что? Занимался любовью?
— Хм, — она откидывается на подушки. — Прикинь, Кит, такое ощущение, будто я уже беременна. Ты детей любишь?
У меня в горле пересыхает. Она же сказала, что недавно месячные были.
Соврала что ли?
— Любишь детей? — повторяет Диана.
— Люблю вроде.
— Как что?
— Как запах в лесу после дождя.
— Ты кого хотел бы: девочку или мальчика?
— Близнецов: девочку и мальчика.
— Хитрый! — Диана целует меня в нос. — Не волнуйся, я пошутила…
Я прикасаюсь к ее плечу.
Диана замолкает, внимательно смотрит на меня. Провожу указательным пальцем по контуру татуировки: зеленая свастика. И это совпадение?
— Крест в движении, прямая свастика, — говорю я. — Крест вращается вправо, по часовой стрелке, открывая доступ к духовным силам. У Будды была такая на груди, как символ его сердца и колеса сансары. Но почему зеленая? Ты не фашистка?
— Зеленая — беспредельное совершенство. А у нацистов была обратная свастика, правосторонняя или женская, которая открывает путь к физическому могуществу, но перекрывает духовное.
— У тебя значит мужская?
Диана кивает.
— Стремление к беспредельному совершенству может привести к одиночеству!
— Не бойся совершенства — ты никогда его не достигнешь.
— Сама придумала?
— Сальвадор Дали сказал.
— Ясно, — говорю я, хотя ничего и не ясно.
Развели востоковедческую дискуссию…
Мужская татуировка. Это раз. И жилище у нее совсем не женское. Это два.
В квартире холостяцкий свинарник: вавилонская башня из грязной посуды в раковине, куча пустых винных бутылок в углу возле двери, вещи раскиданы, слой пыли на подоконнике, паук под потолком.
«Не смей трогать Васю. Он плетет наши иллюзии из себя самого», — предупредила Диана, едва я разулся.
«Не буду. Убить паука — плохая примета», — сказал я.
Земфира допела. Из колонок грохочут ударные — это «Smells Like Teen Spirit». Диана убавляет звук.
— Какая у тебя любимая группа?
— Не задумывалась. Назову, и придется ставить ее всегда? Любимый композитор, любимая книга, любимое блюдо! Это абсолютная чушь. Тот, кто называет их…
— Не разбирается в музыке, мало читает и готовит без фантазии, — киваю я.
— Ага.
— Ты рисуешь?
— Рисую, — она вновь закуривает. — Эй, врач, скажи что-нибудь научное…
— Улитки обладают телепатией.
— А скажи, зачем люди вообще говорят?
— Общение помогает налаживать контакты между людьми. Речь необходима, чтобы мы понимали друг друга…
— Так уж все и понимают друг друга, когда говорят? Ты на самом деле так думаешь?
— На самом деле, мне кажется, что у нас вроде как эмоциональный или словесный кувшин. Информация из внешнего мира наполняет его доверху и льется, и льется… Чтобы не лопнуть — мы должны от нее избавляться. То есть: выливать, говорить…
— А зачем мы говорим с кем попало? И после жалеем об этом?
— Извини, но когда ты очень хочешь писать, то есть вылить из себя что-то накопившееся, ты же не обязательно бежишь в благоустроенный сортир! Можешь ведь и не добежать! Вот и приходится выбирать меж двух зол…
Она рассмеялась.
— Ты хороший! Пожалуйста, захлопни дверь за собой…
— Что?
— Захлопни…
— Это я слышал, но…
— Что «но»? — она зевает, зарывается в подушку.
— Я думал, мне казалось, что…
