— Я, — отшучиваюсь я, — честный враль!
— Пожалуйста, — наклоняет голову она. — Раскачай меня высоко-высоко!
— Ах, вот так! Тогда держись!
— Кит! — она вздрагивает. — Кит!!!
— …а было, что девочка свалилась с качелей, не удержавшись, стала подниматься и ей как ша- арахнет по затылку!
— Кит, ты сволочь! Если я разобьюсь — это будет на твоей совести!
— Уговорила. Предупреждаю: не стоит в процессе «солнышка» показывать, что можешь обходиться без рук! Это тебе не велосипед!
— Я не умею на велосипеде…
— Солнышком? Я тоже.
— Никак не умею.
— Хватит болтать. Космонавт к взлету готов? Три-два-один, па-а-ехали!
— Ты меня ваще не слушаешь! Ки-и-и-и-и-и-и-и-т!
— Передавай привет богу!
18
Диана — это Артемида на римский манер. Богиня охоты. Я где-то слышал, что Артемида — это, в свою очередь, греческий вариант шумерской Иннаны (или Иштар), которая была дамой своенравной и влюбчивой. У всех ее избранников рано или поздно приключались жуткие траблы: то в царство тьмы отошлет, то чудовище натравит, — если они в чем-то ей откажут. Иштар чуть не погубила великого Гильгамеша…
Но, не будем о грустном.
В надежде продлить очарование первого утра новой жизни (хотя, какое к черту утро — полдень уже!), я не спешил вылезать из постели. Прикрыл глаза и прислушался. Стук сердца, размеренное тиканье настенных часов, уличный шум, плеск воды и довольно приличное пение. Диана принимает душ.
По-прежнему у нее бардак: пыль и пустые бутылки.
Унылые черепашки ползают в аквариуме. Эти звери вечно под какой-то барбитурой! Придумывая им имена, Диана не оригинальничала: Леонардо, Рафаэль, Микеланджело и Донателло — четыре великих ниндзя. Черепашки-ниндзя и сэнсэй Сплинтер (крыса) — чья это дикая выдумка? Питомцы проигнорировали пиццу, которую мы им вчера притащили. Они не занимались каратэ (при нас, во всяком случае), и еще меня терзали сомнения по поводу того, что Леонардо — девочка. Самка.
Квартира у нее старая, с газовой колонкой. В крохотной кухоньке с закопченным потолком уникальные трехногие табуреты. И холодильник «Бирюса».
Узкая, словно интеллигентская прослойка, прихожая (там псевдоантикварный рогатый телефон!); две комнаты — они не просторнее спичечных коробков. В одну Диана меня вчера не пустила. Сказала, что это ее мастерская. Перед моим приходом она убрала все кисточки и краски. Я изъявил желание посмотреть ее картины. «Полработы дуракам не показывают», — сказала она.
— Я дурак?
— Ты слишком умный, — усмехнулась она, — начнешь задавать слишком много умных вопросов. А я сейчас не хочу на них отвечать.
— Я не стану ничего спрашивать!
— Тот, кто так говорит, потом обычно задрачивает вопросами…
«Не хочешь, и ладно. Невелика потеря», — думал я.
Пение стихло, шум воды прекратился.
— Кофе будешь? — Диана выходит из душа, завернутая в полотенце, капельки воды поблескивают на татуировке. — Тогда не корчи из себя Ленина в мавзолее: вставай и иди!
Я потягиваюсь, зеваю, отбрасываю одеяло. Встаю.
— Привет! — привлекаю ее к себе.
— Умойся сначала, дорогой! Привет! Ты свою харю спросонья в зеркале видел?
Мы с ней вальсируем и натыкаемся в итоге на тумбочку с телефоном.
— Клевый у тебя телефон! Удобный. Спутниковый? Где стянула?
— Это секрет!
— Ясно, — говорю я, шагнув в прихожую. — Провода даже не подсоединены…
— Здесь особый тип связи, — говорит Диана, отбрасывая полотенце. — И отвернись, а то глаза вывалятся.
Я послушно отворачиваюсь, рассматриваю диск телефонного аппарата.
Ничего уникального…
— И побрейся! Исколол меня всю…
Тяну дверь ванной и едва не падаю на скользком кафельном полу.
Вытираю запотевшее зеркало. Отражается несколько помятый юноша. Обритый наголо череп, глубоко посаженные глаза, пародия на щетину. Нормальная харя! Не лишенная симпатичности, я бы сказал.
Ой, дурак ты Кит, ой дурак!
— Дай полотенце, любимая…
Быстро принимаю душ. Бреюсь и, благоухающий бальзамом после бритья, в банном халате, устремляюсь пить кофе.
Диана размолола зерна очень тонко, как для турецкого. Вскипятила в маленьком медном горшочке литр воды (естественно не из-под крана), добавила десять столовых ложек кофе (две с половиной на чашку), восемь ложек сахара, медленно размешала. Настояла в течение пяти минут, отфильтровала через металлическое ситечко. Добавила гвоздичного молока.
Мягкий, но чрезвычайно крепкий кофе.
За завтраком (я налепил бутербродов с сыром и колбасой и выудил из холодильника заботливо припасенную коробку апельсинового сока) я спросил, как она зарабатывает на жизнь: рисованием или нет?
Диана поведала, что как художник она на данный момент малоизвестна, хотя у нее и было две выставки. Сказала, что создает сайты.
— Диан, а сколько тебе лет?
— Девяносто восемь.
— Скажи.
— Неприличный вопрос. Семнадцать.
Я поперхнулся.
— Ты учишься? — спрашиваю я, параллельно поздравляя себя с тем, что встречаюсь с несовершеннолетней.
— Как тебе сказать… мои думают, что да, что я учусь в колледже…
— Они не в Алексееве живут?
— Нет. В другом городе.
— Ты фрилэнсер, значит? Так же несерьезно, как журналист-внештатник…
— Несерьезно, конечно. Но зарабатывать деньги можно и несерьезными методами, — Диана улыбается. — Да и родители не так гнобят — потому что денег у них не беру.
— Обалдеть! Станешь моей женой?
— Ты уже начал строить планы на будущее?
— Это плохо?
— Это смешно.
— Что смешного?!
— Отвянь.
— Я тебе не нравлюсь?
— Да нет. Нравишься.
