– Я же никогда к хозяину сам не обращался, только приказы его исполнял. А вдруг он разозлится? Ведь он вас за парнем посылал, вы и стучите.
– Ладно, – проворчал просто Жак, подходя к двери. – Присмотри пока за этим типом.
Он кашлянул и поднял руку, собираясь постучаться, но в этот момент из-за двери раздался голос:
– Да входите уже, сколько можно там топтаться?
Хриплый, надтреснутый, вроде незнакомый голос. Но почему тогда сердце Франсуа, икнув, забилось в угол грудной клетки, а мысли устроили экстренную эвакуацию, покидая голову, словно крысы – тонущий корабль. Франсуа успел заметить только надпись на майке последней убегающей мысли: «Этого не может быть!»
А потом в голове установилась вибрирующая, словно перетянутая струна, тишина.
Абель торопливо распахнул дверь и спрятался за ее створкой, затем последовал неожиданно сильный для такого трухлявого гриба тычок в спину, и Франсуа буквально влетел в большую, богато обставленную комнату.
Вот только богатство это не было аристократическим, оно не было даже европейским. Убранство комнаты поражало варварской, страшноватой красотой. Красотой на грани уродства.
Причем Франсуа не мог определить, чего было больше – красоты или уродства.
Дубовый паркет был почти полностью закрыт звериными шкурами, на стенах висели щиты, копья, ритуальные африканские маски, причем самые настоящие, неоднократно побывавшие в употреблении, так сказать. Жарко горел огонь в выложенном необработанным камнем камине. В меблировке тоже ощущалось дыхание Африки. Все предметы были выполнены из дорогих пород дерева, отделаны кожей и раскрашенными вручную тканями. И – много золота везде и во всем: в вышивке штор и гобеленов, в инкрустации мебели, на вазах и посуде.
Но больше всего золота украшало здоровенный трон, стоявший спинкой к двери. Именно трон, не кресло: монументальный и вычурно-роскошный.
На троне, скрытый высокой спинкой, кто-то сидел. Видны были только кисти рук, лежавшие на подлокотниках. На безымянном пальце правой руки огромным пауком сидел черный перстень.
Франсуа уже видел когда-то этот перстень, выточенный гвинейским мастером в единственном экземпляре. Так, во всяком случае, утверждал владелец этого перстня. И Франсуа сейчас больше всего хотел, чтобы тот ошибался. Ну пожалуйста, мастер из Гвинеи, что тебе стоило выточить два перстня!
– Узнал, гаденыш? – прошелестело со стороны камина. – Узнал, чувствую. Ну, здравствуй, Франсуа Дювалье.
Человек медленно, тяжело опираясь на подлокотники, поднялся во весь свой внушительный рост и повернулся к заледеневшему от невероятности происходящего парнишке.
Кровь трусливо отлила от лица, устремившись к пяткам. Сердце продолжало судорожно икать, зажмурившись и прикрыв голову ладошками. Франсуа захотелось снова стать маленьким мальчиком, которому не стыдно рыдать от ужаса и прятаться под стол.
Потому что перед ним стоял призрак. Вернее, зомби – живой мертвец. Похороненный несколько месяцев назад Паскаль Дюбуа собственной гнусной персоной.
Вот только глаза Дюбуа резко отличались от рыбьих, пустых глаз зомби. Они, глаза, были живыми, и в них по-прежнему клубился мрак. А еще у зомби нет чувств, нет эмоций. Чего нельзя было сказать о месье Дюбуа. Холодная улыбка, выползшая из змеиного гнезда, истекала ядовитым злорадством.
– Жак, проверь, не обгадился ли мальчишка.
– Вроде сухо, господин, – угодливо подхихикнул старикашка.
– Тогда усади его вон в то кресло, а то наша принцесса сейчас в обморок хлопнется.
– Иди, принцесса. – Хихиканье превратилось в мерзкий смешок. – Вон косичек сколько, а бантики твои где?
– Не пытайся острить, старая кочерыжка. – Голосовые связки, наконец, очнулись, и Франсуа смог говорить. Правда, звук получался пока сипловатым, но хотя бы не дрожал. – Все равно не получается, а вот язык портишь. Как же потом задницу хозяину лизать, вдруг травмируешь нежную кожицу?
– Ах ты тварь! – Крысяк собрался врезать наглецу рукояткой пистолета, но был остановлен повелительным окликом бокора.
– Жак! Держи себя в руках. И вообще, можешь идти, пусть зайдет Абель.
– Слушаюсь, господин, – прошипел старикашка, злобно поглядывая на удобно устроившегося в кресле парня. – А с тобой, юноша, мы потом поговорим.
– С каких это пор мы с вами на «ты»? – Франсуа все больше возвращался в реальность, выволакивая из закоулков попрятавшиеся мысли, чувства, эмоции. И напоминая им, кто тут, собственно, хозяин. Овладевал собой, в общем. – Я, видимо, что-то пропустил, задумавшись?
Крысяк, с трудом сдержавшись, вышел, запустив в комнату трясущегося от благоговения гиганта.
– Абель, станешь позади мальчишки и будешь следить за ним, – распорядился бокор. – Но сначала подойди сюда и разверни мое кресло, чтобы нам с юношей было удобнее общаться.
Вы можете представить Шварценеггера, порхающего на пуантах? Нет? А вот Франсуа посчастливилось увидеть что-то подобное. Абель, ростом и комплекцией если и не превосходивший железного Арни, то уж точно не уступавший губернатору Калифорнии, на цыпочках прошуршал к хозяину. Развернул монументальное сооружение буквально одним мизинцем, трепетно водрузил драгоценное хозяйское седалище на почетное место и грузным мотыльком-мутантом перелетел за спину Франсуа.
А тот, окончательно приняв невозможное, начал замечать упущенные из-за первоначального шока подробности. В частности, изможденность Паскаля Дюбуа, его худобу, дрожащие от слабости руки, осунувшееся лицо. Бокор выглядел больным, причем безнадежно больным. Но он был жив!
А ведь Франсуа был там, в мансарде, когда Винсент Морено свернул колдуну шею. Он был вместе с отцом, остальными унганами и мамбо Жаклин, когда те хоронили бокора. Хоронили по всем правилам вуду, выполняя нужные ритуалы, гарантирующие окончательную и бесповоротную смерть, как физическую, так и ментальную.
Они, в конце концов, сожгли тело!
А теперь это тело, пусть и изможденное, сидело на троне и пыталось поймать взгляд Франсуа, заглянуть ему в душу, взять ее, душу, в плен.
Этого не могло быть, но это было.
И бездонная ночь, дышавшая в глазах Паскаля Дюбуа, манила, затягивала, звала. Заставляла смотреть.
Но Франсуа держался. Уроки отца не прошли даром. Да и время, проведенное в услужении у бокора, закалило парня, нарастило душевную защиту. Он опустил голову и судорожно сжал кулаки.
– Абель! – окрик колдуна рассек воздух, словно удар хлыста. – Заставь его смотреть мне в глаза!
– Как, хозяин?
– Подними его голову и держи ее ровно. А ты, щенок, лучше не сопротивляйся, а то мой слуга ненароком свернет тебе шею. Это больно, очень больно, поверь.
Франсуа сопротивляться не стал, он просто зажмурился.
– Трус, – презрительно фыркнул Дюбуа. – Ты еще руками закройся.
– И закрылся бы, да только ваш громила от избытка дурного энтузиазма мне их, руки-то, и оторвет.
– Правильно мыслишь. Но не до конца. Мы ведь и насильно глаза открыть можем. Абель, возьми в секретере рулон скотча.
Слон снова стал на пуанты и упорхнул. На пару шагов. После чего закружился в смущенном па-де-де, страдальчески вздыхая и испуганно косясь на хозяина.
– Ну, что встал? – нетерпеливо гавкнул Дюбуа. – Я что-то непонятное сказал?
– Нет, то есть да. – Душераздирающий вздох и жалобное: – Хозяин, а что такое секретер?
– Тьфу ты, идиот! Секретер – вон тот небольшой шкафчик с откидной крышкой. Видишь?
– Да! – обрадовался трепетный слон.
– Надеюсь, что такое скотч, ты знаешь. И ножницы захвати.
– Зачем?
– Скотч резать, дубина! Что ж, Франсуа, готовься к неприятным ощущениям. Сейчас мой слуга насильно откроет твои веки и прилепит их скотчем к бровям, чтобы ты не смог закрыть глазки. А насколько Абель поворотлив и сообразителен, ты только что убедился. Абель, начинай.
– Не надо, – процедил Франсуа и, открыв глаза, прямо посмотрел на бокора.
Тьма, радостно колыхнувшись, набросилась, ломая волю, подчиняя разум. Она вгрызалась снова и снова, но свет внутри Франсуа легко справлялся с атаками ночи. И мрак неожиданно быстро отступил, обдав душу зловонием.
Настала очередь Франсуа насмешливо посмотреть на визави.
– И это все, на что ты способен? Ты же не бокор больше, ты его тень. Эхо. Пустой звук.
– Не радуйся раньше времени, щенок, – злобно прошипел Дюбуа. – Да, я, похоже, ослабел больше, чем предполагал. Или ты оказался сильнее, чем я думал. Папаша небось начал тебя натаскивать?
– Не твое дело.
– Не увлекайся, мальчик, ведь я возвращаюсь. Скоро я верну всю свою силу и тогда снова загляну в твои глаза. И ты мне поможешь.
– Заглянуть в глаза?
– Вернуть силу.
– И не подумаю.
– А тебе, дружок, думать и не надо. Ты – вещь, которая особенно дорога твоему отцу. Вот он-то, Пьер Дювалье, и станет моим пропуском в будущее.
Глава 21
– Даже не надейся! – мальчишеским фальцетом выкрикнул Франсуа и, смутившись, замолчал.
Получилось как-то совсем уж несерьезно, нужного впечатления добиться не удалось. Судя по снисходительной улыбке Дюбуа, всерьез парня бокор по-прежнему не воспринимал.
И Франсуа решил гордо и неприступно молчать, поливая холодным презрением сидящего перед ним кадавра. Или кто он там на самом деле? Брат-близнец?
А кстати – это все объясняет! Мысленно чертыхнувшись, Франсуа поспешно спрятал в запасники просиявшую физиономию и вернул на место маску… чего там? Скуки? А, вспомнил – холодного презрения. Ну что ты будешь делать с этой дурацкой мимикой, которая с кретинской исполнительностью моментально откликается на все мысли! Затерявшись в толпе последователей черного колдуна, Франсуа удавалось не привлекать к себе внимания, но сейчас, сидя лицом к лицу с бокором, парень понял – Джеймса Бонда из него не получится.
Ну и ладно, не очень и хотелось. Сейчас главное – разобраться, чего хочет этот мужик. И как он собирается отнять силу у одного из сильнейших унганов Европы, не обладая собственной? Шантажируя сыном? Глупости, отец легко решит эту проблему, стоит им с Франсуа оказаться в одном помещении. И тогда…
Парень с головой погрузился в отвлекающие размышления, на поверхность реальности даже пузыри не выбулькивались. Но кое-что все-таки всплыло. Фу, вовсе не это! Та самая злосчастная маска холодного презрения, вот что.
Неспешно плавая в размышлениях, Франсуа внимательно рассматривал все, даже самые причудливые, кораллы предположений и увлекся этим настолько, что на глухие звуки, доносившиеся с поверхности, внимания не обращал. Ну дудит там кто-то, и пусть себе дудит, тут вон какой любопытный коральчик вырисовался.
Но не обратить внимания на увесистый подзатыльник довольно сложно. Особенно когда ты при этом едва не утыкаешься носом в собственные колени.
– Проснулся? – невозмутимо поинтересовался сидевший на троне человек.
Как его теперь называть, Франсуа не знал. А не знаешь – спроси. Пусть не думает, что удалось обмануть. Да, поначалу ввел в заблуждение, слишком уж невероятное сходство, но он,
