разрывы мин прижали их к земле. Машины, тяжело рыча, влезли на немецкую траншею. Дождь усилился. Холодные струи полились сплошною стеной, разжижая жирный чернозем.
Николай шлепнулся наземь, перекинулся в широкую колею, оставленную гусеницей танка, и пополз вперед, не оглядываясь. Он чувствовал своих бойцов около себя, хотя почти не видел их. Почва раскисала с каждой секундой. Фонтаны земли, поднимаемые взрывами снарядов и мин, обрушивались вместе с дождем на автоматчиков, и грязь залепляла глаза, нос, рот. Из-за огня нельзя было поднять головы. Николай едва разглядел старшину Черемных, Нуртазинова и остальных. Все пытались стрелять. Он тоже перекинул свой автомат из-за спины, но затвор едва подался вперед и замер. Дернув за рукоять, Николай понял: забило землей.
К мокрой одежде грязь приставала как тесто. Она просачивалась сквозь гимнастерку, сквозь белье и, холодная, липла к потному телу. Казалось, что голым ползешь по этой жиже. На локтях, на коленях, на животе наросли пудовые комья. И на зубах грязь, и пальцы на руках растопырились от налипшей земли.
До траншей, где замолчали раздавленные гусеницами пулеметы, осталось шагов пятьдесят. Но ружейная стрельба оттуда не прекращалась и заставляла автоматчиков вдавливаться в размягшую почву. Стараясь заутюжить окопы и дать автоматчикам продвинуться, танки кружились на месте, невольно подставляя противнику борты. Один загорелся, а второй, подбитый, безжизненно опустил пушку: из деревни летели бронебойные снаряды, неслышные в сплошном гуле дождя и сражения. Воздух был разлинован их трассами. Комбат Никонов не мог больше держать свои машины на окопах противника. Сверкнула зеленая ракета, и «тридцатьчетверки» поползли дальше. Немцы в траншеях быстро оправились от «утюжки». Их темнозеленые шлемы снова выставились над бруствером.
— Отрезали! — мелькнуло в голове Николая. — Проклятый дождь…
В таких атаках десант обычно спрыгивал с танков прямо в траншеи и в рукопашной уничтожал противника. А тут еще столько ползти! И прямо в лоб, на пули. На сердце легла гнетущая тревога за бойцов: многим придется остаться здесь! Нет! Этого не должно случиться.
— Гранаты к бою! — закричал что было сил Николай. Он выхватил гранаты, вскочил на ноги и выдернул кольцо взрывателя.
Голос его потонул в грохоте стрельбы и в шуме ливня. Он бросил «лимонку», но не докинул до немцев. Увидел, как подымались и снова ложились среди взрывов его бойцы. Сделал несколько шагов и повалился: жидкая земля всасывала отяжелевшие сапоги и сковывала движения.
Гроза не утихала. В небе, раскалывая тучи, вспыхивали молнии. Николай перевернулся на спину, и грязь, наросшую спереди, мгновенно смыло дождем. Облегченный, он снова пополз вперед. До окопов оставалось шагов двадцать. У горящего танка приподнялся старшина Черемных и жестами показывал, что автомат не стреляет. Николай вынул нож. Черемных, поняв командира, выхватил свой. Он был на виду у всех автоматчиков. Они тоже взялись за ножи. Николай поднял над головой гранату. И Черемных приготовил «лимонку», показывая ее всем.
— Ну, а теперь, — на гадов, — Николай кивнул старшине и выдохнул, что было сил: — Впере-о-од!
— Ура, орлята! — закричал Черемных. Остальные подхватили. Возгласа почти не было слышно: гул боя и грозы поглощал человеческие голоса. Но по искаженным лицам и открытым ртам чувствовалось это губительное для врага «ура». Все ринулись за старшиной, который побежал во весь рост, и через миг, облепленные грязью, с ножами наготове, посыпались в траншею.
И дрогнул огонь противника. Стрельба оборвалась, чтобы сейчас же усилиться.
— Шварце мессерн! — пронеслось среди немцев.
Этот испуганный крик решил исход атаки. Он будто подрезал врага и влил богатырскую силу в наших автоматчиков. Еще в боях на Орловщине, когда на фронте появились танковые части с Урала, родилась у немцев легенда о «шварце мессерн» — о бойцах с черными ножами.
Это были части, сформированные из добровольцев. Рабочие Златоуста подарили им ножи в черной оправе. Тогда на фронте тоже стояла дождливая погода.
Уральцы взламывали оборону врага. На немцев обрушились танки, с брони в окопы бросались отборные бойцы-десантники — мастера рукопашного боя. На них были стальные нагрудники, непробиваемые пулей. Немцы в ужасе отступали от натиска «дикой дивизии черных ножей», как они называли уральцев. Невозможно было устоять против напора: танкисты, даже на подожженных машинах, мчались вперед, давили противотанковые орудия немцев, железный десант не давал пощады, и мало кто из врагов уходил от верного удара ножа.
Немного осталось в живых из тех бесстрашных, что бросались в первые атаки тогда, на Орловщине. Нет и стальных нагрудников: от них давно отказались десантники, как от лишнего груза. Но, кидаясь сейчас в траншею, каждый словно приобрел непробиваемую грудь, силу всех погибших ранее земляков, и в возгласе «ура» слышал «Урал».
Солдаты противника пытались выбраться из траншей и повернули спины, выкарабкиваясь. В эти несколько секунд замешательства было покончено со многими. Оставшиеся пробовали сопротивляться в рукопашной схватке.
В траншее постепенно становилось тише и тише. Тогда сквозь шум дождя слева на холмах раздался визг чужих моторов. К Погудину, отирая рукавом мокрое от пота и дождя лицо, подбежал черномазый Мирза Нуртазинов.
— Лейтенант! Танки! Танки! — Он, часто дыша, вглядывался сквозь ливень в сторону, откуда доносились зловещие звуки. — Наши не видят. Ай-яй-яй!
Дождь не унимался. Мокрых до нитки автоматчиков пронял озноб. Стоя в траншее и заслоняясь от грозового косохлеста, они смотрели вперед. Там, за плотной завесой ливня, среди дымящихся хат метались «тридцатьчетверки». Им было плохо без десанта. Они подавили орудия противника на окраине, и, не заняв деревни, потянулись влево, навстречу немецким танкам, которые выползали из леска.
— Увидал! Увидал! — закричал Нуртазинов.
Из траншеи было видно, как вражеские солдаты бегали по деревушке. Стена взрывов на широкой пашне, превратившейся в кисель, отделяла десантников от них. Немцы продолжали вести минометный заградительный огонь. Пороховой дым под дождем не поднимался к небу и стелился по земле.
Николай осмотрелся. «Хоть бы минометы подавили, а то пойдешь — всех ребят потеряешь», — мелькнула горькая мысль.
Но сетовать было некогда, и он собрал бойцов около себя.
— Отстали мы… Надо во что бы то ни стало пройти в деревню, пока танки ведут бой. Иначе немцы очухаются и ударят им с тыла. Всем задача понятна?
На лицах автоматчиков застыло то выражение усталости, которое бывает у человека, когда он сделает большую тяжелую работу и увидит, что мало приблизился к цели. Николай уловил это.
— Не вижу, что всем понятно. Кто не может, пусть останется ждать хорошей погоды, ждать, пока немцы начнут из деревни жечь наши машины. Потом прилетят наши самолеты, подойдут «катюши», артиллерия, пехота и возьмут за нас населенный пункт.
Это был точно рассчитанный удар по гвардейскому самолюбию. После этих слов Николай не увидел уже ни одной унылой физиономии. Он улыбнулся и сам, когда приказывал:
— Интервал десять метров! По-пластунски — вперед!
Теперь он был уверен, что каждый доползет сквозь огонь по этому полю, развороченному минами и политому дождем.
Они ринулись в грязь, и у Николая едва хватило выдержки обождать несколько секунд, чтобы проследить за всеми.
— Больше интервал! По команде все встают и — «ура».
Он пополз следом, стараясь не обгонять остальных. Впереди, по бокам, а потом и позади рвались мины. Дождь не прекращался…
Юрий Малков, кончив утюжить гусеницами траншею, увидел, что второй танк его взвода подбит. Из открытого люка, который чуть дымился под ливнем, высовывалась рука без перчатки, и с пальцев стекали на броню струи воды. Юрий хотел было остановиться, чтобы помочь экипажу, но вспомнил, как говорили в