Итак, вернемся к моему сну: «поселковые» ждали приближения джипа оккупационных войск. Мой сон воскресил страх, обуявший и жителей долины, и жителей горного поселка, когда летом 1945 года до нас исподволь стали доходить слухи о возможной оккупации. Слухи породили подозрение, что «поселковые», долгие годы покорно влачившие жалкое существование, о чем свидетельствуют еще мифы и предания деревни-государства-микрокосма времен созидания, теперь расквитаются за все. И вот эти люди вознамерились тайно сообщить оккупационным войскам, что деревня-государство-микрокосм изначально независима от Великой Японской империи. Деревня-государство-микрокосм, знавшая в прошлом, в Век свободы, полную самостоятельность, в настоящее время находится под властью императора Великой Японской империи только формально, в сознании же местных жителей она по-прежнему сохраняет полную независимость. Роль деревни-государства-микрокосма в тихоокеанской войне сводилась к участию в ней в качестве союзника – она отправила своих солдат в армию Великой Японской империи. В настоящее время Великая Японская империя заявила союзным державам о принятии Потсдамской декларации, что же касается деревни-государства-микрокосма, то эта независимая страна не заявила о капитуляции. Об этом они и ставят в известность. И делают это внуки тех, кто во время основания деревни-государства- микрокосма попал в плен и с тех пор подвергается жестоким притеснениям…
Пока слухи витали в воздухе, меня больше всего интересовало, как во время основания деревни- государства-микрокосма удалось захватить этих пленных. В те годы я еще не сознавал, что мне это необходимо знать как человеку, призванному описать мифы и историю нашего края; тогда еще ребенок, я просто хотел получить ответ на свой вопрос. Однако если бы слухи не имели под собой никаких оснований, то взрослые – и те, кто жил в долине, и те, кто жил в горном поселке, – да и дети тоже, ни словом бы не обмолвились о людях, подвергавшихся дискриминации. Слухи продержались дня три – пиком их стал тот момент, когда джип с оккупантами достиг долины, после чего интерес к ним быстро остыл, и уже никто не вспоминал о «поселковых». Возможно, страх побудил людей вообразить такое нежданное предательство, а может быть, коварные замыслы действительно имели место – во всяком случае, подозрения развеялись как дым, стоило лишь солдатам оккупационных войск, широко улыбаясь, вылезти из джипа.
Размышляя о потомках тех, кто в воображении ребенка когда-то был пленником, я пришел к такой мысли. Когда созидатели, предводительствуемые Разрушителем, взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, хлынул проливной дождь, огромные массы грязной воды, удерживавшейся ими как плотиной, клокочущим потоком устремились вниз. Бесконечный ливень, начавшийся вместе со взрывом, и устремившийся вниз поток вонючей грязной воды вызвали наводнение и затопили дорогу, по которой поднимались люди, чтобы построить новый мир, ту самую дорогу, которая шла вдоль реки. Огромное наводнение уничтожило всех, кто преследовал созидателей, и тогда в древней деревне-государстве- микрокосме воцарился мир – она превратилась в закрытую страну. Так повествует предание, рассказанное мне отцом-настоятелем, но я им не удовлетворился и призвал на помощь свое воображение, чтобы понять его скрытый смысл.
Перед самым наводнением по пятам Разрушителя и созидателей следовал передовой отряд преследователей, так? И когда шедший за передовым основной отряд был смыт наводнением, передовому не оставалось ничего иного, как сдаться в плен тем, кого он преследовал. А может быть, созидатели спасли и часть основного отряда преследователей, которым грозила верная гибель? У них был лишь один выход – сдаться в плен. Впрочем, у меня возникли и более чудовищные предположения.
Предание гласит, что за огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли Разрушитель и созидатели обнаружили обширную безлюдную долину, где и создали Новый мир. Существует объяснение того, почему эта долина, окруженная плодородными землями и густыми лесами, оставалась безлюдной. Огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли перекрыли воде выход из долины, и поэтому местность представляла собой сплошную топь, от которой исходило зловоние. Это зловоние удерживало на расстоянии и людей, и диких животных; мало того, из-за исходящих от топи отвратительных миазмов в долине не росли ни трава, ни деревья. Проливной дождь, начавшийся после того, как огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли были взорваны, вымыл из долины все, что издавало зловоние, – на месте топи образовались плодородная равнина и сухие склоны, где следовало заново насадить деревья и посеять траву, а хлынувшая потоком грязь затопила всю пойму реки.
Из этого предания я выделил для себя важный момент, объясняющий чувство вины, которое прослеживается у созидателей во всех действиях, сопровождающих основание деревни-государства- микрокосма, а именно: интересно, как бы развивались события, если бы за огромными обломками скал и глыбами черной окаменевшей земли их встретили аборигены? Бой между вторгшимися, которые были вооружены и имели даже пушки, – то есть созидателями, ведомыми Разрушителем, – и аборигенами был бы кровопролитным и неравным. Не есть ли крайне важное в мифе упоминание о зловонии, окутавшем всю долину, скрытый намек на кровавую бойню?
Когда я, сестренка, приехал в Мексику, то часто обращал внимание на проявления чувства вины, которое испытывают живущие сейчас вместе с индейцами и метисами потомки тех, кто перерезал ацтеков – коренных жителей этих мест, и я всякий раз мысленно возвращался к своим призрачным видениям детства. Сон о солдатах китайской армии, схвативших меня на основе приказа о чрезвычайном положении, можно было бы истолковать как возмездие за содеянное предками, и эта догадка вселила в меня страх и отчаяние. В многозначности сна, в котором китайские оккупанты разрушили мир моего родного языка, поставив под сомнение возможность описать мифы и предания нашего края, нашла отражение и тайная надежда, вынашиваемая мной с детства: о, если бы удалось бежать от огромной ответственности за возложенную на меня работу, работу, к которой я только что приступил, – описание мифов и преданий нашего края…
6
Утром, собираясь покинуть отель, я так и не отыскал возле кровати ключ от комнаты. Однако не придал этому особого значения – в отеле, где до рассвета шныряют проститутки, а постоянно проживающих вообще, по-видимому, нет, портье вряд ли уже поднялся. А если говорить честно, я не находил в себе сил копаться в сползшем на пол грязном покрывале, в сбитых простынях и одеялах. Но когда мы пересекли темный холл, из-за стеклянной перегородки мужской голос потребовал сдать ключ. Рейчел отнеслась к требованию с полной серьезностью и вернулась в номер за ключом. Если близкая возмущению критическая позиция, занятая Рейчел в отношении попойки, устроенной мной и колумбийским художником, диктуется этическими нормами той местности, где она выросла, не должна ли такая девушка испытывать невыносимый стыд за то, что после ночи, проведенной с японцем, ей еще выговаривает какой-то ночной портье- мексиканец?
Однако, сестренка, когда через некоторое время Рейчел появилась с ключом и подошла к окошечку, чтобы сдать его, она с той же серьезностью извинилась перед мексиканцем и, не теряя самообладания, широким шагом подойдя ко мне, сказала:
– Чтобы у вас, профессор, не осталось плохих воспоминаний о прошлой ночи…
Весь вестибюль утопал в темно-красных, почти черных цветах и в яркой зелени бугенвиллей, и, пока мы шли по нему, я не знал, куда девать свое багровое от стыда лицо. Я не мог не признать, что такое непринужденное поведение Рейчел свидетельствовало о том, что ей присущи качества, которые ставят ее надо мной. Мы шли по широкой улице Инсургентов; я – мужчина, причем старше по возрасту, – был не в состоянии взять под защиту эту девушку-иностранку, с которой провел ночь, и всем своим поведением демонстрировал эту немощь. Зная, что Рейчел живет где-то поблизости, я все равно не проявил ни малейшего желания проводить ее и эгоистично направился в сторону своего дома, а Рейчел, приняв это как
