Когда закон бессилен

—    Завтра в два.

—    Что вам нужно? — со слезами в голосе спро­сила Галя. — Ну почему вы не оставите меня в по­ кое?

—    Ты мать моего внука, — терпеливо прогово­рил Растогин, — который носит мое имя. Да, я был против вашего брака с Андреем, считал, что ты его недостойна. Поэтому Николай сблизился с тобой.

—    Значит, это вы велели сказать ему, что Андрей уехал с женщиной в Израиль? — догадалась она. — Как вам не стыдно! Если бы я знала правду...

—    Это не единственная моя ошибка, — Растогин выдохнул. — Я написал Андрюше, что ты вышла за­муж. Из-за этого он и ушел во французский ино­странный легион и погиб.

 —    Какой же вы гад, — с ненавистью прошептала она, — подонок. Убили своего сына. Ведь это вы своим подлым враньем убили Андрея. — Растогин виновато опустил седую голову. — И теперь вы при­ходите и предъявляете права на моего сына! Как вы можете?

—    Он мой внук! — воскликнул Растогин. — Я сделаю из него человека. Дам ему образование. Дам ему все то, без чего просто нельзя быть человеком.

—    Человеком? — переспросила Галя. — И вы можете говорить об этом? Вы отослали Андрея в Израиль для того, чтобы он получил образование. Он не хотел и поехал только потому, что любил и уважал вас. А вам мало было разлучить нас. Вы через Нико­лая сообщили мне, что Андрей уехал в Израиль с другой женщиной и навсегда. И тем самым толкнули меня в объятия Николая. Я просто хотела забыть, вычеркнуть из памяти Андрея, — глаза Галины на­полнились слезами. — Но вам и этого показалось мало. Теперь вы решили забрать у меня Павлика. Как вы смеете предлагать мне деньги за сына? Моего сына!

—    Я прошу тебя, Галя, — негромко проговорил он. — Подумай и ты поймешь, если ты действитель­ но желаешь счастья своему сыну. Что он получит здесь, в России? Что ты сможешь дать ему? Я, конеч­но, оставлю ему денег. Но Россия теперь стала не­предсказуемой страной, здесь может случиться все, что угодно. В любое время к власти могут вернуться коммунисты. Ты представляешь, что тогда будет? Снова революция и гражданская война. В прошлом году танки стреляли по Верховному Совету. Россия катится в яму, из которой выход только один — гражданская война. Ты понимаешь это? И я просто не могу позволить, чтобы сын моего сына, даже от такой женщины, как ты...

 — Что?! — гневно воскликнула Галина. — Под­нявшись со скамейки, твердо проговорила. — Вон. И никогда не приходите. Вы оскорбили не только меня, но и мою родину. Я русская. Может, для вас это прозвучит несколько странно, но я горжусь этим. И верю, что моя страна снова станет великой державой. Поверьте, Павел Афанасьевич, — усмехнулась она, — я далека от политики, от всех движений и партий. Я просто верю, что мой сын будет счастлив на родине, в той самой стране, которой вы предрекаете крах.

В глазах явно удивленного Растогина внезапно появилось восхищение.

—    А знаешь, Галина, — сказал он, — мне пока­залось, что я слушаю умного, убежденного в своей правоте политика. Ты патриотка.

—    Нет, — засмеялась она, — я простая русская баба. Ведь именно поэтому вы не желали видеть меня своей невесткой. Я очень благодарна вам за помощь Павлику, потому что с лекарствами сейчас еще очень плохо. Но прошу вас, Павел Афанасьевич, — Галина вздохнула, — давайте прекратим все это. Павлик мой сын, и он останется со мной. И, поверьте, я сделаю все возможное, чтобы он ни в чем не был похож на своего деда, — Галина повернулась и быстро пошла по больничному парку.

—    Мне очень жаль, — тихо проговорил Растогин, — но ты вынуждаешь меня прибегнуть к этому.

—    По-моему, она снова послала его по матуш­ке, — оскалился в улыбке Туз.

—    Скорее всего да, — отозвался с места водителя Николай. — И это уже не впервые.

—    Крутая бабец, — захохотал здоровяк.

—    Скорее упрямая, — поправил его Зюзин. — Если на нее надавить, сломается.

—    А вот этого не хотелось бы, — усмехнулся Туз. — Тогда шеф увезет внучонка в Израиль. И оттуда дитя будет заниматься банками. А это все! Мы потеряем возможность отмывать бабки. Поэтому ты и должен стать ее мужем, — громко сказал Туз, — и немедленно усыновить Павлика. Вот тогда мы поста­вим деда перед выбором: либо он отдает нам банки и забирает внука, либо ребенок будет влачить жалкое существование с неродным папой, который сделает жизнь сыночка невыносимой. Растогин знает тебя и в это поверит. Да наверняка и торговаться не будет. Поэтому понастойчивее, Коля. Время уже играет про­тив нас. Осталось всего месяца три. Растогин ждет завершения золотопромывочного сезона на Колыме. У него там заключен контракт с тремя артелями. А кончают намывать благородный металл где-то в сен­тябре, крайний срок — начало октября. Так что вре­мя пока есть. Но чем быстрее мы поставим Павла Афанасьевича перед выбором, тем лучше.

—    Шеф сел, — услышали они голос из перего­ворного устройства, — прикрывайте сзади.

—    Вот жизнь пошла, — трогая машину, недо­вольно заметил Зюзин. — Я его, пса, в любой момент пришить готов, а охраняю.

—    Он нам за это очень неплохо платит, — засме­ялся Туз.

—    Блиндер буду сапоги! — радостно воскликнул Граф.

—    Мадера фикус! — закончил за него крепкий высокий человек в замшевом пиджаке. Рассмеявшись, они обнялись. Похлопали друг друга по плечам.

—    Помнишь мою присказку, — сказал Виталий.

—    Да я сам вот уже три года с ней в хороших, — улыбнулся приятель. — Отличные слова, главное — непонятные. Говоришь зло, думают — материшься. Весело — радуются, думают, ты так свой восторг вы­ ражаешь.

Граф приехал на Павелецкий вокзал купить билет до Тамбова для Виконта, который хотел на пару дней съездить к недавно освободившемуся другу. На вокза­ле Граф встретил своего старого приятеля Зубра. С Зубаревым он и отработал кассира леспромхоза под Вологдой. Сделали они все чисто. Работали в масках, поэтому обошлись без крови. Поставив на главной дороге указатель «объезд», на старой разбитой дороге, по которой не ездили уже полгода, набросали шипов из стальной проволоки с заостренными концами. Когда «уазик» проколол переднее колесо и остановил­ся, они вдвоем подскочили к шедшему заменить ко­лесо водителю и охраннику и, угрожая им оружием, уложили на землю. Находившийся в кабине кассир даже не помышлял

о

сопротивлении. Связав всех троих, они нырнули в лес. На реке их ждал Фомич с моторкой. После того, как машина с кассиром свер­нула, Фомич убрал указатель. В лодке разделили деньги и первым с нее около небольшого поселка сошел Граф. Деньги он спрятал под камнем в овраге. Когда он приехал в Москву, его задержали. Доказать ограбление не удалось, но, памятуя о старых заслугах Графа, дали ему пятнадцать лет. Через год в зону пришел Антон Зубарев. Он был осужден за незакон­ное хранение огнестрельного оружия. Его сдала одна ревнивая женщина. У нее на квартире его и арестова­ли. Ствол был чист, поэтому пришить ему ничего не могли, и он привез в зону четыре года. Три года назад освободился. В зоне они строили планы один гран­диознее другого, мечтали совершить ограбление века. С полгода Зубр хоть изредка, но присылал письма, подписываясь другим именем, как они и договори­лись. Потом Графа увезли на другую зону, и он поте­рял Зубра. И вот эта неожиданная и такая нужная встреча.

—    Ты знаешь, Фомич помер, — сообщил Граф.

—    Да, слышал, — буркнул Зубр. — Рак у него вроде. А. ты какого хрена на бану? — с тревогой спросил он. — Ведь враз...

—    Да я не в бегах, — засмеялся Граф, — меня по помиловке освободили.

—    Ништяк! — по-блатному выразил свой восторг Зубр.

—    Даже живу на законных основаниях в столице.

—     В рот мента! — поразился Зубр. — Ты чего, женился? — помрачнев, спросил он.

—    Да нет, мне мать Фомича по его просьбе хату оставила. Царство ей небесное, — неуверенно — мо­жет, говорить нужно по-другому, — сказал он и быс­тро перекрестился, — хорошая старуха была.

—    В натуре, — согласился Зубр.

—    А ты где? — в свою очередь поинтересовался Граф.

—    Мой адрес не дом и не улица, — словами песни ответил Антон.

—    Так, может, ко мне? — предложил Граф.

—    Отлично. Отпразднуем встречу. Ты еще ничего не приметил? — подхватив солдатский рюкзак,