Басманову.
— Обнаглел чернец, прячется за спину народа. Разве возьмешь его в святом месте? — тихо ответил боярин. — Однако мы не забудем сих слов.
— …Не уподобься Самсону, пожелавшему погубить врагов и обрушившему на свою голову храм…
Все ждали чего-то ужасного. Многие плакали.
Ударив посохом о каменный пол так, что стальное жало согнулось, царь Иван повернулся и крупно зашагал из церкви.
За ним заспешили опричники и многие вельможи.
Гроза нависла над владыкой. Однако он продолжал службу, будто ничего не произошло.
Отслужив молебен, митрополит Филипп выслушал советы священников и решил больше не ездить в Кремль на митрополичий двор. Лучше быть подальше от царского гнева.
А царь Иван, выйдя из церкви, долго молчал. Он понимал, что услышал мнение всей русской церкви. Опричники с беспокойством поглядывали на него: прислушается ли он к словам митрополита, повернет ли свои дела по другому пути?
Отповедь Филиппа царю в Успенском соборе получила большой отзвук.
Царские лазутчики шныряли по городу. Они подслушивали разговоры, смотрели на лица, пытались разгадать тайные мысли. К вечеру Малюта Скуратов знал, что Москва взбудоражена событиями в Успенском соборе. Промолчать было невозможно. Опричники решили нанести ответный удар.
Утром были схвачены ближние советники митрополита; старцы Леонтий Русанов, Никита Опухтин, Федор Рясин, Семен Мануйлов. Их пытали в застенке о тайных замыслах владыки. Ничего не добившись, старцев вывезли в город и забили насмерть железными палками.
Погиб, обвиненный в измене, князь Василий Пронский. Из Коломны в Москву был вызван боярин Иван Петрович Федоров. Царь приказал ему безвыездно находиться в своем московском доме и ждать его повелений.
В одну из темных июльских ночей дружина опричников во главе с Афанасием Вяземским, Малютой Скуратовым и Василием Грязным вломилась в дома известных московских людей — дьяков, купцов, тех, кто сказал хотя бы одно сочувственное слово о митрополите Филиппе. Опричники дочиста разграбили хозяев, а их жен, которые были помоложе и покрасивей, вывезли с собой из города.
После восхода солнца к опричникам присоединился царь Иван. Целую неделю царская дружина скакала по пригородам, разоряла и жгла поместья опальных вельмож.
На седьмой день царь Иван с опричниками вернулся в Москву. В Новодевичьем монастыре шел храмовой праздник.
Услышав звон колоколов, царь остановил коня. Черный злой жеребец Перун нетерпеливо топтался на месте и, раздувая ноздри, косил глазом на мертвую собачью голову, висевшую у него на шее. Через мгновение царь, не сказав ни слова, помчался к видневшемуся вдали белому каменному храму.
В утробе царского коня звучно играла селезенка.
Опричники повернули вслед за царем. Разгоряченные скачкой, весело переговариваясь, они подъехали к дубовым монастырским воротам.
Молебен служил митрополит. С многолюдным крестным ходом он обходил стены монастыря.
Царь поднялся на стены к молящимся. Он думал, что не плохо бы все же помириться со строгим владыкой. За ним, бряцая оружием, поднялись опричники.
По обряду, читая Евангелие, митрополит обернулся к народу, желая сказать: «Мир всем». Но остался с открытым ртом. Он увидел в свите царя Ивана опричника в татарской шапке.
— Царь! — воскликнул с негодованием Филипп. — Разве прилично благочестивому держать языческий закон?
— Как, что, кто? — пронзительно вопросил царь.
— Один из ополчения твоего из лица сатанинского!
Опричник поспешно сорвал с головы шапку.
— Где же, покажи?
Алексей Басманов, нагнувшись к царю, шепнул:
— Митрополит возвел напраслину, снова желая тебя унизить, великий, государь.
И царь Иван поверил Басманову.
— Лжешь, чернец! — со злобой бросил он владыке. — Доселе я излишне щадил вас, мятежников, отныне вы у меня взвоете!
Царь Иван твердо решил расправиться с митрополитом. Он понял, что послушным его воле владыка никогда не будет. Своим строгим нравом, заступничеством за опальных и неутомимыми поучениями о законности и справедливости Филипп стал в тягость царю. Однако поднять руку на главу могущественной русской церкви даже для царя Ивана было не так просто.
Опричная дума постановила собрать церковный собор и лишить Филиппа высокого сана.
Пока опричники готовились убрать со своего пути неугодного митрополита, царь Иван решил расправиться с ненавистными ему вельможами, и в первую очередь с боярином Иваном Петровичем Федоровым. Слишком богатым, гордым и независимым казался ему Федоров.
11 сентября царь пригласил в покои кремлевского дворца думных бояр, опричных, и земских дворян, и многих служивых людей, находившихся в столице.
Великий государь сидел на своем золоченом кресле. Увидев среди приглашенных боярина Федорова, он милостиво подозвал его.
— Слуги, — крикнул царь, когда Федоров приблизился, — подайте царскую одежду для нового царя! Оденьте его.
Спальник принес тяжелую, расшитую золотом одежду. В один миг слуги сбросили с плеч боярина длиннополый суконный кафтан и натянули сверкавшие украшениями царские ризы.
Царь Иван сошел с престола и, поклонясь на все стороны, сказал добродушно улыбаясь и протягивая изумленному боярину Федорову скипетр:
— Возьми. А теперь взойди и сядь на мое место!
Эти слова царь произнес громко, окинув взглядом притихших бояр и дворян, толпившихся у трона.
Опричники стояли, насмешливо улыбаясь. Земские бояре и дворяне насупились.
Подталкиваемый царем, Федоров сделал несколько шагов к трону. Он был бледен, но держал себя с достоинством.
Остановившись на мгновение, он с укоризной спросил:
— Великий государь, почто шутишь слугу своего?
Царь не ответил.
Иван Петрович взобрался по ступеням трона и сел на мягкое седалище.
Царь Иван сорвал шапку с головы и рухнул на колени перед боярином.
— Здрав буди, великий царь земли Русской, — куражился он, — се принял ты от меня честь, тобою желаемую.
Царь поднялся с колен. Лицо его исказилось злой усмешкой, губы подергивала судорога.
Боярин Федоров понял, что минуты его сочтены. Сейчас он не видел никого, кроме царя Ивана. А царь казался ему не великим властелином, а простым, выжившим из ума человеком. И Федоров смотрел со своего высокого места на царя, не то сожалея, не то презирая его.
— Я никогда не желал этой чести.
— Врешь, лукавый раб!
— Я не раб твой, но слуга. Ты ошибаешься, считая всех своими рабами. Я раб божий, а перед богом мы все равны.
— Изменник, ты хотел предать меня, выдать в Литву, королю Жигимонду, а самому сесть на престол. Ты сказал на сборище под Полоцком, что я не царского прирождения. Я все знаю!
— Ты не знаешь правды, государь. Гришка Скуратов опутал тебя ложью.
Иван Васильевич молчал, глотая слюну. Бородка задралась кверху, острый кадык судорожно двигался.
— Ты возомнил о себе много, — сказал боярин так, словно говорил с товарищем, а не с царем. — Никто тебе не перечил, вот ты и стал считать, что тебе все позволено, возомнил себя непогрешимым. В каждом
