выходу. Удары Малютиного кулака ослепили его, он двигался, ничего не видя, натыкаясь на людей. Опричники подгоняли его метлами. В церковной толпе роптали, многие пытались собой заслонить владыку. Из паникадила вывалилась оплывшая свеча и упала в толпу. Кто-то испуганно вскрикнул.
— Государя боитесь, а бога надо больше бояться, — неожиданно громко сказал митрополит, — прискорбны и паскудны дела ваши, опричники.
Когда он вышел на площадь, полупьяный князь Михаил Черкасский заковал его в железные цепи.
Неподалеку от церковных дверей стояла старая кобыла с облезлым хвостом, запряженная в мужицкие дровни. Опричники с воем и криками бросили на них старика. Малюта Скуратов и Василий Грязной сели сзади, и ездовой ударил сапогами по ребрам тощей кобылы. Люди выбегали из дверей храма, бежали вслед за дровнями и просили у старика благословения.
Владыку везли узником в монастырь Николы Старого на Никольской улице. По приказу царя ему приготовили место в скотном хлеву на смрадной соломе.
Ночью царь Иван долго молился. Спальники у дверей дрожали от страха, слыша тоскливые вопли царя, распевавшего покаянное:
11 ноября митрополитом всея Руси был торжественно избран архимандрит Троице-Сергиева монастыря Кирилл.
Уставший от многих забот, царь Иван уехал в Можайск отдыхать и охотиться на зайцев.
Глава двенадцатая. В ОТЧИНЕ БОЯРИНА ИВАНА ПЕТРОВИЧА ФЕДОРОВА
На деревню Федоровку опричники нагрянули рано утром. Дома содрогались от топота конских копыт, выстрелов и громких криков:
— Гой-да! Гой-да!
В черном шелковом стихаре, окруженный знатными опричниками, появился царь Иван. Под его одеждой серебрилась кольчуга, на голове торчал высокий шишкастый шлем.
Посреди широкой улицы стрельцы поставили дубовую колоду, привезенную на особой телеге, положили на нее топор с короткой ручкой.
Опричники выгнали на улицу мужиков. Дьяк Дмитрий Пивов зычным голосом прочитал царский указ о изменных делах боярина Ивана Петровича Федорова.
Испуганные царским наездом мужики молчали.
Царь Иван вынул саблю из ножен и поднял ее кверху. Две сотни опричников, потрясая оружием, бросились в толпу.
Видя неминуемую смерть, мужики стали отбиваться. Некоторым удалось вырваться из рук палачей. Тогда их догоняли всадники и рубили саблями.
Царь по-татарски сидел в седле и, подбоченясь, следил за казнями. Ноздри орлиного носа вздрагивали, глаза расширились…
На улицу выбежали мужицкие жены и, упав на колени, с плачем молили царя о милости. Со всех сторон слышалась бабья голосьба.
— Помилуй наших мужиков, великий государь, — кричали женщины, — не виновны они! А мы без них с голоду умрем вместе с детками!..
Поправив дрожавшей рукой сползший на глаза шлем, царь мигнул опричникам, и мужицких жен, осмелившихся просить за мужей, выпороли плетьми у него на глазах.
— Гой-да, гой-да! — кричали опричники.
Более двух сотен крестьян опальной деревни казнил царь. Мужичьи головы, как арбузы, валялись на залитой кровью площади.
Дошло дело и до мужицких жен. Всех баб и девок опричники выволокли из домов, сорвали с них одежду и заставили ловить кур, выпущенных из корзин у ног царского коня.
— Стреляй по оленям! — закричал царь.
Он поспешно вложил в лук стрелу и первый выстрелил в обнаженную женщину. С дикими криками и свистом опричники стреляли из луков в орущих от страха и боли женщин, словно охотились за дичью.
Разъяренный бабьими воплями, из ближней избы выскочил высокий косоротый мужик в длинной рубахе и бросился на первого попавшегося на глаза карателя. Он подступал скоком, сжав в руках рогатину. Опричник выхватил саблю и стал отбиваться.
— Стреляй! — выкатив черные кровянистые глаза, закричал царь Иван, показывая пальцем на мужика.
Стрелы полетели в косоротого. Однако он успел проткнуть рогатиной опричника.
Мужик своей смертью спас многих женщин. Воспользовавшись коротким замешательством, они бросились со всех ног к близкому лесу. Анфиса, жена Степана Гурьева, побежала к густому кустарнику на берегу реки.
— Степушка! — кричала она, задыхаясь. — Степушка!
Погнавшийся конный опричник ударил ее древком копья в затылок, и Анфиса потеряла сознание.
— Гой-да, гой-да! — раздавались грозные вопли царя.
Опричники поджигали дома, рубили и кололи деревенское стадо, не успевшее выйти на пастбище. Перебивали крестьянским лошадям ноги, запалили скирды недавно скошенного сена. Человеческие вопли, мычание коров и отчаянное ржание лошадей смешались…
Царь Иван осадил взмыленного коня у большого пруда, в котором водились крупные, жирные караси.
— Спускай воду! — крикнул царь.
Опричники осушили пруд. На илистом дне, широко открывая рты, бились золотистые рыбины.
— Пусть дохнут, везде измена! — бесновался царь.
После расправы с опальными в деревне Федоровке царь Иван до глубокой ночи пировал с приближенными в походном шатре. Рядом с ним сидел Федор Басманов, молодой красивый мужчина. Он приходился царю родственником — был женат на племяннице покойной царицы Анастасии.
В застолье участвовали бояре Василий Юрьев и Иван Чеботов, царский шурин князь Михаил Черкасский, ловчий Григорий Ловчиков, князь Василий Сицкий, женатый на сестре царицы Анастасии, и несколько знатных казанских татар.
Обширные родственные отношения царя Ивана по крови и по свойству были очень сложными и запутанными. Вряд ли он помнил всех своих родственников.
Ночью в разгар пиршества прискакал думный дворянин Малюта Скуратов. Оберегать царскую власть в Александровой слободе остались верные опричники — Алексей Басманов и Афанасий Вяземский.
Малюта подробно рассказал царю о мнимых заговорах и изменах, якобы им открытых. Он твердо верил, что лучше выдумать предателя, чем явиться с пустыми руками. Царь, как всегда, слушал внимательно.
— Потерпи, великий государь, — закончил Малюта, — скоро ты победишь, и все будут у ног твоих, и все признают, что только от тебя исходит истина и спасение.
Уединившись после пира, царь Иван долго распевал покаянные псалмы.
От холода Анфиса под утро пришла в себя. Она голая лежала со вчерашнего дня в прибрежных кустах, уткнувшись лицом в траву. Тупая боль в затылке не давала повернуть голову.
Молодая женщина с трудом приподнялась и села. Сквозь зеленые ветки ивняка виднелись дымившиеся остатки сгоревших деревянных изб… Ярко горели боярские хоромы и деревянная церковь, построенная Иваном Петровичем Федоровым два года назад. Чуть ниже по реке одиноко чернела закопченная баня боярского приказчика Сереброва.
Анфиса была удивлена. Все будто вымерло. И голосов человеческих не слышно. Тишину нарушал тоскливый собачий вой.
«Погреться бы, — было первой мыслью озябшей женщины. — Там, у пожарища…» Она хотела бежать к горевшей церкви. Но стыд остановил ее. Поразмыслив, она решила пробраться под берегом к темнеющей на реке серебровской бане. Кое-как прикрывшись веником из зеленых веток, Анфиса побежала. У дверей молодую женщину вновь обуял страх: ей послышался шум внутри бани, и она не сразу взялась за железное кольцо.
Анфиса вспомнила своих сыновей Николку и Ванятку. Они остались дома. «Что им сделается? —
