расстреле, что эти свидетели дали показания, и добавьте, что Чугун уже «приговорил» Сизова как предателя.
— Спасибо за ценную информацию, — Агеев сделал пометку на листе бумаги. Иванов посмотрел на молчавшего Быстрова. Тот одобрительно кивнул головой.
— Мужики, — поинтересовался Иванов, — а почему вы меня не расспрашиваете о том расстреле? Я многое могу рассказать. Мне эти пацаны до сих пор снятся!
— То, что нужно, мы уже знаем, — сказал молчавший до этого Быстров. — Но «сверху» решено не поднимать этого дела.
— Что? — не поверил Иванов.
— Национализм — тема очень скользкая, — вступил в разговор Агеев. — А для многонациональной России — ещё и очень опасная. Поэтому официально мы не знаем ни о каком расстреле.
— Но там же больше сорока человек «положили»! — воскликнул Иванов. — Большинству из убитых от семнадцати до двадцати лет! Коллеги, как же вы с таким камнем на душе жить-то станете?
— Люди каждый день пропадают, — спокойно возразил Агеев. — Будем считать, что и эти сорок пропали без вести. И чтобы сразу развеять все иллюзии, предупреждаю, если кто захочет в мутной воде рыбку половить, тоже может пропасть без вести. Тема закрыта!
— Вот это я понимаю — система! — тихо проговорил раздавленный услышанным Иванов. — Но не думал, Алексей, что ты такая сволочь!
— Вопрос второй, — как ни в чём не бывало продолжил Агеев, заглядывая в папку с документами, — почему ты, гражданин Иванов, дал возможность уйти преступнику Батурину? Мы же с тобой договорились обо всём! Тебе с ним нужно было только сесть в машину! и всё…
— Уже и «гражданин»! — глядя в пол, медленно произнёс Иванов и громко хмыкнул. — «Гражданин»!.. А не пошёл бы ты… гражданин начальник!
— Тихо, тихо, — стал успокаивать их Быстров. — Распетушились! О деле лучше думайте!
Иванов нехорошо посмотрел на листающего документы Агеева и, снова опустив взгляд себе под ноги, сказал:
— Батурин, словно волк перед западнёй, почуял опасность. При виде подъехавшей «Волги» заметался, как дикий зверь в клетке. Интуиция, что ли, такая? Глупо было разубеждать его. Мог бы заподозрить и меня. Я решил ему не мешать.
— Ты в какую игру играешь, Саша? — серьёзно спросил Агеев, строго поглядев на Иванова. Тот медленно оторвал взгляд от пола:
— Это вы тут в игры играете! — зло бросил он в лицо милиционеру. — А у меня жена и дочь! Подставляться, чтобы вы свои месячные плановые показатели не понизили, я не собираюсь! Батурин — боец! Голыми руками его не возьмёшь! И «фирма» ему верит! И если он дошёл до Чугуна, значит, с меня подозрения сняты! Теперь и мне можно показаться в «фирме». И пользы от меня живого, думаю, для вас будет больше, нежели от мёртвого. Я лично сдам вам Чугуна. Или, может, вы уже знаете, кто стоит за всей этой организацией, и моя помощь вам не нужна?
— Нервы побереги, — холодно посоветовал Агеев. — Не ты один у нас такой герой. Все рискуют.
— Но не все рискуют семьями, — Иванов жёстко смотрел оперативнику в глаза. — А меня лично предупредил президент компании, что головой отвечу не только я, но и жена и дочь. А тебе всё игры мерещатся. Лучше выпускай меня скорее отсюда!
На лице Агеева недовольство сменилось озабоченностью.
— Тут идёт бумажная волокита, — понизив тон, будто извиняясь, произнёс он. — Ты ведь не сотрудник органов и не агент… Надо подумать, как тебя оформить.
— Оформить куда? — не понял Иванов.
— Оформить по бумагам, — уточнил Агеев. — Задержали тебя мы. Но у меня с тобой только устные договорённости. Сейчас подам рапорт начальству о твоём освобождении из-под стражи. Обосную. Думаю, что решат быстро.
— Как быстро? — Иванов не мог скрыть досады и раздражения.
— Ещё день, максимум два…
— А может, и все три, — вступил в разговор Быстров. — Это как их начальство посмотрит.
— Нет, ребята, я в такие ваши игры не играю! — возмутился Иванов. — Я и так у вас тут три дня отдыхаю. Делайте что-нибудь! Давайте, выпускайте меня сегодня!
— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Агеев и стал складывать документы в портфель. — Я сейчас в министерство. А ты, Александр, подумай насчёт агентурной работы. Мы с тобой уже об этом говорили. Теперь считай это моим официальным предложением. Оформим быстро. И прикрытие в случае чего…
— Я подумаю, — равнодушно пообещал Иванов.
— Да уж, подумай. — Агеев направился к двери. — Пора определяться.
Сидя в своей камере, — хотя камерой эту уютную комнату со всеми удобствами и телевизором назвать можно было с большой натяжкой, учитывая лишь то, что металлическая дверь надёжно запиралась с внешней стороны и на окне стояла решётка, — Иванов думал о своей жизни. Вначале он вспомнил детство, мать, их уютную квартиру в Волгограде. Потом подумал о жене с дочкой и понял, что сильно соскучился. Потом мысли плавно перетекли к Юле. Вспоминая эту женщину, Иванов подсел ближе к столу и стал писать. Он написал стихотворение. Затем, прочитав его и кое-что подправив в тексте, Иванов, не раздеваясь, лёг на кровать и стал размышлять о предложении Быстрова подписать контракт на агентурную работу с Главным разведывательным управлением Генерального штаба Вооружённых Сил. Быстров сделал это предложение сразу после ухода Алексея Агеева. И Иванов сердцем принимал убеждения своего боевого товарища, его веру в обновляющуюся Россию, в её армию, в офицерский долг перед Родиной, но у подполковника запаса Иванова ещё были жена и дочь. Он и так рисковал ими. А как раз на это он не имел права. Но и находиться в стороне от разворачивающихся событий или бежать с переднего края борьбы было не в характере Иванова. Подполковник запаса Иванов думал. Думал долго. К утру он принял решение…
— Моя война закончилась там, под снарядами наших пушек в чеченских горах, — ответил он Быстрову на утренней беседе. — Систему не пересилить.
— Ты не понял, — стал разубеждать его Виктор. — Всё меняется. Я уже говорил: во власть идут новые люди. Всё будет по-другому! А Систему эту гнилую — под корень!.. Но нужны те, кто будет работать по-новому.
— Витя, ты же умный мужик, — устало улыбнулся Иванов. — Ну как эта Система даст себя сломать? Она может, соответственно обстоятельствам, поменять окрас, но будет оставаться всё той же нерушимой Системой с прикормленными стаями чиновников, которые, как вороны на помойке, засидели все «тёплые» места. Ворон можно попытаться вспугнуть, но они тут же перелетят на другую помойку. И ничего не поменяется, кроме названия. Чтобы сломать эту Систему, потребуется революция. А ещё одной революции Россия не переживёт.
— Но я же с тобой тут сейчас беседую о том, о чём ещё год назад нельзя было даже заикаться! — не сдавался Быстров. — Я знаю многих из тех «новых», что совсем скоро придут в Кремль. Это люди, в большинстве своём, порядочные!
— Интересно! Порядочные — во власти! — искренне усмехнулся Иванов. — Это действительно что-то новое. Только, по-моему, мы с тобой даже сейчас беседуем о том, что выгодно Системе сегодня и о чём она позволяет нам говорить. Да, ей надо измениться соответственно духу времени, так сказать, поменять оттенки окраса соответственно обстоятельствам, чтобы выжить. И она меняется — не спорю. Но, несмотря ни на что, остаётся незыблемой Системой. И имя этой Системы — Государство! А в России Государство — в первую очередь не аппарат, гарантирующий безопасность и равные права всем гражданам, а аппарат принуждения большинства во благо жирующему меньшинству! Значит, по сути своей эта Система несправедливая. Поэтому служить ей я больше не хочу. И погоны я снял уже три года назад.
— Ты пессимист, Саня, — вздохнул Быстров, не имея желания спорить дальше. — Но я понимаю: Система больно ударила тебя. Так борись! Добивайся того, что считаешь справедливым!
— Я решил просто жить, — сообщил Иванов. — Хватит борьбы. У меня семья, которая имеет право быть счастливой, несмотря ни на что. А пессимист — это тот же информированный оптимист, товарищ подполковник.
