его весом ломается стол в углу.
Музыка прервалась на середине. Очевидно, новые музыканты не привыкли к местам, подобным кантине Чалмуна, иначе знали бы, что не следует останавливаться. Более опытные вплели бы крики, визг и душераздирающие вопли в музыку, воспользовались бы какофонией, какой бы отвратительной она ни была, для создания новой мелодии.
Затем рождается неожиданный звук. Такого я не слышал уже сотню лет. Низкий жужжащий гул включенного светового меча.
– Суп.
Я разворачиваюсь и обыскиваю полутьму взглядом… хоботки трепещут в нетерпении, мне стоит усилий заставить их не высовываться до поры до времени. Но я знаю: где-то близко находится нужный мне сосуд.
Стычка выходит короткой и решительной, после нее беспорядок мгновенно утихает. Единственный удар светового меча, и аккуалиш остается без одной руки. Мальчишка держится в стороне. Я снова чую его эмоции, дикие, неконтролируемые. Но теперь есть кое-что еще, гораздо большее, чем я ожидал, дрожащее у самого края ощущений, дразнящее своим присутствием, подавленной мощью… потом я вижу, как старик спокойно убирает на пояс меч, и осознаю, что он такое. Это мастер, несмотря на чересчур скромное поведение. Он не ищет битвы ни на словах, ни на деле. Мастер того, что в нынешнее время не принято называть, дабы не прослышал Император. Но я знаю кто он: джедай. Как могу я не знать. Он слишком дисциплинирован, слишком защищен от прощупывания, в том числе и производимого анцати. Его защищенность открывает мне истину.
Я оставляю все как должно: непроизнесенным. Нет необходимости говорить. Пусть будет тем, кто есть; никто, кроме меня, не заподозрит. Он в безопасности еще некоторое время.
Мальчик заслужил пристальное изучение с моей стороны. Если они действительно вместе, информация стоит того, чтобы ей обладать. Коль скоро старик взял себе ученика, есть повод для страха – если вы принадлежите Империи и помните, что было до нее. В противном случае, как в моем – разве только вспомню совсем уж старые времена, – все здесь происходящее не имеет значения. Пока я не решу посчитать деньги, которые заплатил бы Джабба или другие, включая Дарта Вейдера. И не исключая Императора.
Бахвальство. Это фундаментальная вещь в подобных местах: ритуал хвастовства существа перед существом, чтобы сохранить лицо или только выстроить его; чтобы предъявить претензию на место в нашем мире или создать это место; попытка сделать из себя нечто большее. В самом деле, есть те, кто представляет из себя большее – как анцат, я составляю куда больше, чем можно заподозрить (или представить и не отшатнуться, уйти назад к более удобным представлениям), – но такие редко прибегают к самопохвале. Окружающие и так знают, кто они и что сделали. Слова излишни и только уменьшают значение поступков. Но даже эти наиболее умелые и широко известные могут быть вынуждены прибегнуть к бахвальству перед неумолимым лицом мастера-джедая, если он находится в сомнениях насчет таковых деяний. Существа подобные этому старику могут превратить в ничтожества сильнейших малыми словами и действиями.
Музыканты наконец воспряли духом, а может статься, им пообещали снижение оплаты за простой без игры. Так или иначе, музыка возобновилась и стала менее резкой. Она заглушает разговоры, кроме как в ближнем окружении, но мне не требуется полагаться на слова или эмоциональный окрас информации. В похвальбе частенько слышится аромат «супа».
Я выдыхаю, чувствую, как трепещут мои хоботки, и оглядываю кантину. Легко определить направление, и я улыбаюсь – эти двое, старик и его ученик, сели в одной из кабинок. Но не их запах будоражит меня сейчас, нет – того, с кем они разговаривают. Высоченный вуки и темноволосый мужчина-человек.
– Суп.
Он закипает столь быстро и сильно, что я не могу не заметить. Мое внимание приковано к нему. Не джедай, что защищен и дисциплинирован. Не мальчишка, что юн и незрел. Не вуки, пассивный, воплощенная верность. Гуманоид. Кореллианин.
Анцати живут долго. И за все время жизни сохраняется память.
Из моей трубки поднимается клуб дыма, и я улыбаюсь сквозь его завесу. Кореллианина ищут, как и вуки, но то же касается любых посетителей кантины Чалмуна – их всех разыскивают где-нибудь в Галактике. Даже меня. Или должны бы; никто не знает, кто я и что я или за что меня разыскивают, и в этом постоянство. Я осторожен в охоте, всегда внимателен к деталям, которые игнорируют другие и от которых слишком часто погибают. Я требую информацию. И ни на что не подписываюсь, пока не уверен до конца.
В данный момент подтверждение и уверенность требуют мало времени и еще меньше терпения. Джедай и ученик уходят, но на их место тут же садится родианец. Он нервничает. Запах его «супа» настолько трудно различим, что граничит с отсутствием оного. Слуга, не тот, кому служат. Трус. Дурак. Неумеха. Он действует слишком медленно. И потому погибает от вспышки из спрятанного бластера умелого и талантливого пирата.
– Суп.
Я охвачен радостью, и хоботки трепещут в нетерпении. Вот, здесь, здесь и сейчас… оттенок, едва заметный след, шепот ветерка в песках и мимолетное касание губ в поцелуе, крик, воплощение «супа» в плоти и без защиты, густого, ароматного… Мне нужно лишь подойти и взять, выпить, обнять, как обнимают только анцати, станцевать мой танец с кореллианином, чей «суп» насыщен и горяч и куда слаще, чем мне приходилось пробовать за многие годы.
Теперь.
Теперь!
Но поспешность сводит удовольствие на нет. Я буду ждать, я буду само терпение.
– Какой суп.
Вонь песка в дюнах и в городе; неприкрытость смерти, смердящей трусостью и безмозглостью родианца. Собачья смерть, не достойная поминания; его не станет оплакивать даже его наниматель. То был хатт, конечно. Разве могут здесь быть сомнения? Больше никто не осмелится нанимать убийц в Мос Айсли, на Татуине.
Никто, кроме Дарта Вейдера. И Императора.
Но их здесь нет, есть только Джабба. Хатт вездесущ, его присутствия не избежать нигде – на Татуине, в Мос Айсли, в кантине Чалмуна.
– Но какой суп….
Последняя затяжка т’бака – глубокая, смакуемая, как продленное мгновение, как сокровенное знание и исполнение желания. Короткая вспышка обжигающего солнечного света проникает в помещение, когда кореллианский пират и его вуки уходят из кантины, думая о возмездии для Империи. Космопорт принадлежит Джаббе во всем, кроме имени. Имя принадлежит Императору, которому нет дела до хаттовских делишек.
Внутри опять воцаряется полутьма. Тело уберут, и кто-нибудь сообщит Джаббе, что его подчиненный мертв. Вернее, уже сообщил, как и то, чьей рукой была принесена та смерть. Но что за резон мне охотиться на него бесплатно? У Джаббы карман набит туже. Разумеется, хатт заплатит щедро. Но «суп» выпью все- таки я.
– Ах, какой суп.
Из моих ноздрей вырываются две струйки дыма, и щекотно пульсируют хоботки. Я выдыхаю медленно, равномерно, с радостью и взбудораженным дрожанием рук от предвкушения «супа», будто созданного для меня.
– Суп Хэна Соло.
Да, это будет охота, достойная усилий. И в конце ее «суп», который даже я, Данник Джеррико, анцат из племени анцати, Поглотитель удачи и шанса, с трудом представляю себе.
Джерри Олтион
На перекрестке
«Бесконечность» была горяча – во всех смыслах. БоШек улыбался, готовясь выйти из
