Бывало жаль; красавиц покидалОн под влияньем рока, или шквала,Или родных — и каждый раз страдал,И вот теперь судьба его послалаВ ужасный бой, где пламя и металлУбили состраданье, где пылалаСтихия буйной смерти; словно коньПришпоренный, он бросился в огонь.55Жуана кровь зажгло сопротивление;Мы знаем, что на гонках, на бегахВесьма легко подобное волненьеИ в наших загорается сердцах.На должном расстоянье, без сомненья,Он ненавидел зверство, но в бояхМеняются характеры и страсти,И наш порыв уже не в нашей власти.56Отважный Ласси был со всех сторонТесним и сжат. Увидев подкрепление,Он был и рад, и очень удивлен;Зато юнцов отважных появленьеС Жуаном во главе тотчас же онПриветствовал, но только, к сожаленью,Испанцем он Жуана не призналИ по-немецки речь свою сказал.57Язык немецкий был для Дон-ЖуанаНе более понятен, чем санскрит,Но уловил он, — что отнюдь не странно,О чем маститый воин говорит.Свидетельством чинов его и санаЯвлялись ленты, звезды, строгий вид,Украшенные пышно грудь и плечиИ самый тон его любезной речи.58На разных языках сквозь шум и чадТрудненько сговориться, думать надо,Когда визжит картечь, дома горятИ стоны заглушают канонаду,Когда в ушах бушуют, как набат,Все звуки, характерные для ада,И крик, и вой, и брань; под этот хорПочти что невозможен разговор.59На то, что длилось меньше двух минут,Потратил я две длинные октавы,А бой ревел. Все бушевало тутВ агонии жестокой и кровавой.Казалось, даже пушки устаютОт грохота. И символ злой расправыНад чувствами людскими — дикий вой,Протяжный вопль стоял во мгле ночной.60Вот враг ворвался в город разоренный…«Бог создал мир, а люди — города!»Воскликнул Каупер — и вполне законное«А Тир и Ниневия, господа?А Карфаген и стены Вавилона?Исчезли, не осталось и следа!Мы скоро все поймем, весьма возможно»Что только жить в лесах вполне надежно.61Удачником убийца Сулла слыл;Ему судьба сама давалась в руки.По мне же всех людей счастливей былОхотник Бун, который жил в КентуккиЗа весь свой век он только и убилКозу или медведя. Слез и мукиНе ведая, в спокойствии души
