Дон Жуан

Но юности живой воображенью
Рисуются туманы, и луна,
И, вместо маков, ива у окна.

111

Как накануне, полночь наступила,
Луна взошла на синий небосвод,
А на постели, съежившись уныло,
Сидел Жуан в халате, sans culotte[121]
В нем сердце настороженное ныло,
Предвосхищая призрака приход.
(Кто не бывал в подобном состоянье,
Того не убедят и описанья!)

112

Чу! Осторожный шорох за дверьми!
Чу! Половица скрипнула немножко!
Все ближе, ближе, ближе… не томи!
Мелькнула тень у самого окошка…
Но это, это что же, черт возьми?!
Да это, в самом деле, просто кошка,
Спешащая, как ветреная мисс,
На первое свиданье — на карниз!

113

Но снова шорох… Ветра дуновенье?
Шуршанье беспокойное листвы?
Нет… Неподвижны люди и растенья…
Из лунной возникая синевы,
Монаха роковое привиденье
Идет, не поднимая головы.
Ничто остановить его не в силах,
И кровь Жуана застывает в жилах.

114

Так от скрипенья мокрого стекла
Мы ощущаем приступы озноба;
Так ночью нас пугают зеркала,
Хотя пугаться, в сущности, смешно бы
И вера б вас от страха не спасла,
Когда б, приподнимая крышку гроба,
Какой-нибудь общительный скелет
Вам навязать стремился tete-a-tete.

115

И страх способен наносить увечья!
Жуан открыл глаза и даже рот.
Когда врата открыты красноречья,
Ни звука наш язык не издает…
Слаба, конечно, воля человечья,
Когда момент ужасный настает.
Итак — открылся рот, как говорилось,
А вслед за сим — о ужас! — дверь открылась.

116

Казалось, петли издавали хрип,
«Lasciate ogni speranza voi ch'entrate»,[122]
Как Дантовы терцины, — и могли б
Перепугать и бравого солдата…
Ужасен каждый шорох, каждый скрип
В глухую полночь, под лучом Гекаты,
Когда дрожит — прости ее господь!
Перед бесплотным духом наша плоть.

117

Открылась дверь с каким — то плавным взмахом,
Подобным взмаху птичьего крыла,
И в тот же самый миг (клянусь аллахом!)
Сама собой обратно отошла.
И вот, колебля как бы тайным страхом
Огонь свечи посереди стола,
Явилось на пороге черной тенью
Монаха роковое привиденье.

118