раньше их? Двадцать седьмого января был жуткий черный день, из-за тумана был закрыт аэропорт, и газеты не прибыли из Лондона. Я узнала это в первом же газетном киоске, и была очень расстроена. Может, попозже днем, сказала мне продавщица, глядя в небо.
Мне пришлось провести весь день, отыскивая нужный реквизит для съемок модной одежды, которые мы должны были делать вечером. Пришло время представления новых коллекций одежды, и Делаборд вынужден был работать с шести вечера до следующего утра. Но на этот раз ему потребовались для съемок животные.
— Дикие животные, крупные и мелкие, хорошенькие, в натуральную величину, настоящие животные и чучела, — так он объяснил мне свое задание.
Я провела день, мотаясь от мастерской таксидермиста, изготовлявшего чучела, к газетным киоскам. Я забрала чучело антилопы дик-дик и детеныша зебры. Между прочим, поинтересовалась, от чего может умереть детеныш зебры.
— Эти животные не доживают до естественной смерти, — объяснил мне таксидермист.
Потом я достала медведя и тигра и пару полуоблезлых леопардов в красных ошейниках, у одного из них не хватало глаза. Люк вел фургончик, заполненный животными. Я просила, чтобы он останавливался у каждого газетного киоска.
— О тебе должны писать в газетах? — спросил он, и я ответила «нет». Студия была расположена в старом еврейском квартале. Когда мы приехали, жильцы вышли на улицу, чтобы посмотреть, как Люк будет выгружать целый зоопарк мертвых животных.
— Никаких румян, — сказал Делаборд, стоя у дверей гримерной. В тот вечер у моделей были светлые волосы и водянистые глаза цвета водопроводной воды. Ему хотелось, чтобы они выглядели измученными, с размытыми чертами лица, почти невидимыми! Я вспоминала о Джулии, когда готовила манекенщиц. Я высморкалась и увидела, как модель брезгливо отпрянула от меня, я в это время красила ей губы кисточкой.
— Не волнуйтесь, — сказала я ей, — я не заразная!
Материя нарядов напоминала шкуры тигров, змей и леопардов. Я поняла, чего добивался Делаборд, и стояла в углу студии, думая, какой же он умница, и смотрела на мертвых животных и живые движущиеся туалеты.
Я вернулась домой в половине шестого утра, а проснулась в одиннадцать. В киоске был номер лондонской «Таймс», вчерашний выпуск. Я на всякий случай купила две газеты и прихватила их с собой в кафе на углу моей улицы. Я осторожно уселась за столик, опасаясь, как бы не намочить газету. У меня сильно забилось сердце. Четким шрифтом было напечатано: «Дж. Э. С любовью и памятью». Меня даже прошиб пот, когда я перечитала еще раз. Эти слова, казалось, были ближе ко мне, чем вся остальная страница. Я забыла, что это я постаралась, чтобы они появились здесь. Они стали посланием Джулии мне, а не только моим посланием к ней! Послание было таким ясным, его ни с чем невозможно было спутать. Все в Лондоне должны были увидеть его. Мне было интересно, кто же прочитал его. Я надеюсь, что Тревор Блейк, увидев его, рыдал. Мне так хотелось показать это кому-нибудь. Я позвонила Сильви.
Сильви сказала «да», но часом позже, и в другом, более элегантном баре.
— Мне кажется, что тебе не стоило делать это.
На ней было старое пальто ее матери, с меховым воротником. Мы пили горячий шоколад.
— Посмотри, — сказала я ей, показывая газету, — как будто она разговаривает со мной.
Сильви поморщилась.
— Это все нехорошо.
— Что?
— Все игры, связанные с Джулией. Это как болезнь…
— Она не больна, она мертва, — ответила я ей.
Сильви вздохнула.
— Гораздо лучше, если ты пойдешь к человеку, который поможет тебе, как бы это сказать, связаться с ней. Нельзя помещать объявления в газету, чтобы общаться с членом своей семьи, даже если это мертвый человек.
— Мне идти к ясновидящей? Я не считаю, что так будет лучше. И что плохого, если я поместила объявление в газете в память о Джулии? Это было вполне разумно.
Я начала злиться, потому что она не понимала меня, и вдруг я сама перестала понимать себя. Когда я попыталась ей все объяснить, я поняла, что сама не знала, что делаю. Я снова попыталась как-то объяснить свой поступок.
— В Англии это совершенно нормальное явление. Все так делают год спустя после того, как кто-то умирает. Как бы отмечают годовщину.
— Мы не в Англии, и ты — не англичанка, и твоя тетка тоже не была англичанкой, — заметила Сильви.
— Ну и дерьмо же ты, Сильви, — зашипела я над остатками моего шоколада. Я ненавидела ее за жестокий прагматизм!
Она взяла меня за руку, у нее на каждом пальце было кольцо. Я тоже носила подобные кольца.
— Пожалуйста, сходи, навести Розу. В нее так верит моя мать. Она просто гений. Она передаст тебе послание от Джулии. И она посоветует, как тебе дальше жить.
— Я ничего не хочу знать о будущем!
— Ты тоскуешь по тетке, это совершенно естественно — она была тебе вместо матери. Со мной было бы то же, если бы моя мать умерла.
Мне не понравилось, что Джулию сравнивали с горластой мадам Амбелик.
— А что если она скажет мне неприятные вещи? Я не хочу слышать ничего плохого.
— Там не будет ничего плохого. Я тебе обещаю, — сказала Сильви, сжимая мою руку. — Все будет чудесно!
Мне так хотелось поверить ей.
— Сильви, я пойду сегодня. Да, сегодня же. Где она живет?
— Мне нужно уточнить адрес у мамы. Я его не знаю. Я позже позвоню ей.
Я не хотела ждать.
— Сейчас же позвони матери, — сказала я и дала жетон Сильви.
Она неохотно поднялась из-за стола. Пока Сильви звонила, я окончательно решила отправиться к Розе и разузнать все о моей тетке. Я спрошу Розу о любви. Я спрошу о смысле жизни.
Я никогда по-настоящему серьезно не задумывалась о таких вещах.
— Она не сможет принять тебя раньше чем на следующей неделе. И моя мать должна предварительно договориться с ней, — сказала Сильви, возвращаясь к столику. Значит, мне придется сходить на ленч к мадам Амбелик. Ей так нравилось вмешиваться в чужие дела.
Я пришла в воскресенье, это был выходной день у прислуги, и мадам Амбелик пришлось самой готовить. Мы ели пиццу с толстыми краями из непропеченного теста и мокрой серединой. Мадам Амбелик заявила мне, что это самое любимое блюдо Тедзио. Сильви вздрогнула при упоминании этого имени. Разговор ее матери состоял из длинного перечисления мужских имен, воспоминаний и ссылок на разные места. И все сливалось вместе в какой-то огромный путеводитель. Наконец речь зашла о Розе.
— Я считала, что у меня все было кончено с Жан-Пьером. Мы были вместе больше года; да, мы сходились и расходились, и мне уже все надоело. Я так его любила, но он вылил на меня целое ведро помоев. Тогда я считала, что все в моей жизни кончилось, и будущего нет. Кто-то дал мне адрес Розы. Интересно, кто же это был?.. Она раскинула мне на картах — она была тогда молодая и я тоже — и сказала мне, что через неделю он сделает мне предложение. И правда, через неделю мы поженились! И все случилось из-за Розы. Конечно, этот брак был таким недолговечным! Но ведь все в этой жизни не вечно! Она была права и с тех пор никогда и ни в чем не ошибалась!
Она удалилась, чтобы приготовить кофе, и я спросила у Сильви, кто такой Жан-Пьер.
— Мой отец, — ответила Сильви.
Под предсказаниями Розы сразу же появился солидный фундамент. Если бы не было Розы, Сильви тоже не было бы.
