Монтану на ловлю форели, ты небось от его самолета не отказался.
— Это другое дело, — сказал Джи-Джи.
Пеппер рассмеялась:
— Чем же оно другое?
— А тем, что самолет использовался для достойной цели. Я же не возражаю, когда он доставляет самолетом в больницу заболевшего раком ребенка или еще что, но по большей-то части он ссужает его политиканам, чтобы те дали его церкви очередное налоговое послабление. Хотя на хрена ему очередное послабление, я и понятия не имею. Черт, у него уже такая куча зеленых, что на ней можно мокрую собаку дотла сжечь.
— Люди президента попросили меня, чтобы я постаралась держать его подальше от слушаний, — сказала Пеппер.
— Не могу их за это винить.
— Они боятся, что журналисты снова начнут копаться в идиотской истории с Руби. Но я сказала им, что не стану делать это ни под каким видом. И что им следует стыдиться такой их просьбы. Он, может, человек не совсем обычный, но он — мой отец и на слушаниях присутствовать будет.
Джи-Джи всхрапнул:
— «Не совсем обычный». Это ты в самую точку попала.
— Но только послушай меня, Джи-Джи Картрайт, — сказала Пеппер. — Было бы очень мило, если бы вы, пока сенаторы будут сдирать с меня шкуру, не сидели за моей спиной, таращась друг на друга, как два покусанных змеями петуха.
— На этот счет не беспокойся. Мы будем мирными, как мертвый индеец. Сенаторы, — это слово Джи- Джи произнес с презрением, — они если чего и умеют, так это голоса подсчитывать. А ты, по-моему, единственная, за кого вся страна горой стоит.
— Ну-ну, — зевнув, сказала Пеппер, — посмотрим. Ладно. Мне еще нужно слопать орешков на тысячу долларов и заучить сорок страниц этого дерьма. Люблю тебя.
— И я тебя, Пеп.
В шесть часов и пятнадцать минут следующего утра Пеппер сидела с закрытыми глазами перед зеркалом на съемочной площадке «Шестого зала суда», ожидая, когда с ней закончит возиться гримерша, и тут в артистическую зашел Боб, режиссер-постановщик, и, явно смущаясь, сказал, что у него имеется «пара указаний».
— От Бадди, — пояснил он. — Не от меня. Просто чтобы ты знала.
Пеппер осторожно приоткрыла один глаз. Над книгой наставлений Корки, не уступавшей размерами Библии Гутенберга, она просидела вчера допоздна, толком отдохнуть не успела, да и австралийские орешки лежали в ее животе нелегким грузом.
— Он хочет, чтобы ты вынесла обвинительный приговор по делу Робинсон. И по делу Боффердинг тоже. А по делу «Нгуен против „Райт-Эйд“» оправдательный.
Пеппер, открыв теперь уже оба глаза, склонила голову набок. Боб ей нравился. Обходительный старый профессионал лет шестидесяти с лишком, которому уже не нужно было доказывать свои профессиональные достоинства, тем более что избытком самолюбия он не страдал. За шесть лет работы Боб и Пеппер поссорились раза, может быть, три, и каждая ссора оказывалась забытой ими уже через час.
— Боб, — сказала Пеппер, — в чем, черт побери, дело?
Боб пожал плечами:
— Я же говорю, указания исходят от Бадди. Я сказал ему, что ты, наверное, захочешь услышать все лично от него, но он потребовал, чтобы передал их тебе я. Вот я и передаю. Кстати, отлично выглядишь сегодня.
— Он кем себя возомнил… Хаммурапи? С каких это пор он диктует приговоры?
— Я понимаю. Но…
— Ладно, скажи нашему продюсеру, что он может поцеловать мою техасскую…
Боб улыбнулся и поднял перед собой ладони — универсальный жест, говорящий: «Ну, честное- распречестное слово, я в это ввязываться не хочу».
Пока снимался эпизод, посвященный делу Робинсон — разбирательство это было связано с непристойным (предположительно) использованием машинки для сдувания опавших листьев, — Бадди сидел, как обычно, в своем кресле за спиной Боба, однако не наблюдал за происходящим, но демонстративно тыкал пальцами в клавиши «БлэкБерри». Пеппер старалась сосредоточиться на деле. И, когда пришло время вынести приговор, она объявила — немного громче обычного:
— Невиновен. — И добавила: — Кроме того, я вынуждена взыскать все издержки с истца, заставившего суд попусту тратить время. Стыдно, сэр. И вам придется извиниться — здесь и сейчас — перед мистером Гомецем.
Бадди оторвался от «БлэкБерри», похлопал Боба по плечу и провел ребром ладони по горлу.
— Снято, — сказал Боб.
Бадди что-то пошептал ему. Боб встал, подошел к Пеппер, склонился к ней, оставшейся сидеть за судейским столом:
— Извини, девочка. Босс говорит, ты должна признать этого дяденьку виновным.
Пеппер, чувствуя, как у нее поднимается давление, спокойно ответила:
— Он невиновен. Он всего лишь сдувал листья с лужайки. И специально под юбку миссис Робинсон не метил. Да ты посмотри на него. С тех пор, как мистер Гомец покинул Сальвадор — а это было лет тридцать пять назад, — ему, скорее всего, ни одна сексуальная мысль и в голову-то не приходила.
Боб покивал, поморщился.
— Вот и я тоже… нет, правильно. Все правильно. Но он — продюсер. А я всего-навсего придурок режиссер.
— А я — судья, которому поручено принимать в этом зале решения.
—
— В таком случае, — сказала Пеппер, — повтори нашему продюсеру то, что я сказала тебе в гримерной. Окончание фразы можешь придумать сам.
Боб улыбнулся:
— М-да, попал-таки я между волком и собакой.
— Так иди и объясни волку, что я ему предлагаю проделать.
— Ты хочешь, чтобы я посоветовал волку поцеловать собаку в задницу?
Пеппер встала.
— Ладно, — сказала она, — держись в сторонке.
И она направилась к Бадди, понимая, что к ней сейчас прикованы взгляды всей съемочной группы и «публики», сидящей в зале суда. Бадди уже вернулся к прежней его возне с «БлэкБерри».
— Не помешаю? — негромко осведомилась Пеппер.
— Что-то не так? — не поднимая глаз, спросил Бадди.
— Все так, если ты позволишь Бобу и мне заниматься нашим делом.
— У тебя есть мои указания.
— Давно ли ты надумал диктовать мне мои приговоры? Мы, по-твоему, где живем — в Северной Корее?
— Нет, у меня такое впечатление, что живем мы в Нью-Йорке. В городе, в котором актеры подчиняются требованиям, перечисленным в их контрактах.
— Понятно. Вот, значит, в чем дело. Что ж, выходит, я просто старая дура. Я почему-то думала, что мы должны решить, лез ли мистер Гомец под юбку миссис Робинсон.
— Это мы попозже обсудим, — скучающим тоном пообещал Бадди. — Боб, начни с «Мистер Гомец, суд пришел к выводу о том, что вы нарушили и так далее, и так далее, используя воздуходувную и так далее, в непристойных целях, и приговаривает вас и так далее». — Затем он повернулся к Пеппер: — И не могла бы ты вести себя малость посексуальнее? А то ты нынче какая-то квелая.
