— Не знаю, Корки, — ответила Пеппер и зевнула. — Пока я хочу лишь одного — чтобы этот день поскорее закончился, понимаете?
— Не могли бы вы не называть меня так? — покраснев, попросил Хейден.
— Я вовсе не хотела обидеть вас. Мой мозгоправ говорит, что я таким образом защищаюсь от неуверенности в себе.
У Хейдена округлились глаза.
— Вы… вы сказали «мозгоправ»?
— Ну да, психиатр. Знаете, человек, который помогает тебе навести порядок на твоем чердаке.
— Вы хотите сказать, что находитесь под наблюдением психиатра?
— Конечно. Как и все, кто живет в Нью-Йорке. А здесь разве не так — столько переживаний и прочее?
Хейден лихорадочно перелистывал страницы:
— Я не… не помню, чтобы это было в вопроснике. Но ведь вы не включили эти сведения в вашу…
Пеппер изобразила скромную улыбку:
— Нет, сэр, не включила. Это вроде как дело глубоко личное.
— Боже милостивый, — пролепетал Хейден. — Но это же…
— Просто я не хотела добавлять вам новые хлопоты. А насчет обращения к мозгоправу — мне в общем-то выбирать особо не приходилось.
— Что значит «не приходилось»? — просипел Хейден.
— Ну, понимаете, — Пеппер пожала плечами, — мне более-менее приказали подыскать себе такого.
—
— А те, которые в психушке работали. Они меня только на этом условии через месяц и выпустили. Вместо положенных шести.
— Шести? — пролепетал Хейден.
— Нет, шрамов-то почти и не видно, — сказала Пеппер и подняла перед собой руки, чтобы показать ему запястья. — Во всяком случае, когда я ношу браслеты. Ребята, у вас ни у кого с собой валиума нет? А то я так торопилась, что свой дома забыла.
Грейдон, поднявшись из кресла, сказал:
— Предлагаю устроить перерыв. Вы не составите мне компанию, судья?
И они с Пеппер вышли, оставив всех прочих взирать друг на друга в испуганном остолбенении. Грейдон провел Пеппер в гостиную с укрытыми книжными полками стенами, усадил ее в кожаное кресло и уселся в такое же сам.
— Знаете, юная леди, — сказал он, — вас следовало бы высечь.
— Уже высекли, — ответила Пеппер. — И не один раз. Я просто хотела немного расшевелить эту публику. А то Корки до того уж напрягся, что я испугалась, как бы его собственный галстук не придушил.
Появился клубный служитель.
— Двойной мартини, Гектор, спасибо, — сказал Грейдон. — А вам, леди?
— Текилу, чистую. И пива. Бутылку, с лаймом.
Гектора ее заказ, похоже, позабавил.
— Думаю, со времен администрации Джонсона такого заказа здесь никто не делал, — сказал Грейдон. — Ну-с, Пеппер. Как вы полагаете, удастся вам усидеть до свистка? [42]
Пеппер, услышав этот вопрос, улыбнулась:
— Вы что же, и на родео заглядывали?
— Заглядывал. Примерно за сто лет до вашего рождения.
— Вы меня удивляете, Грейдон. На посетителя родео вы совсем не похожи.
— Когда я был мальчиком, мы проводили лето в Вайоминге. Почему вы улыбаетесь?
— Я узнала, что лето можно «проводить», только когда попала на Восток, в школу. Значит, Запад вам знаком.
— Мой дед протянул туда железную дорогу, — ответил Грейдон, неторопливо помешивая мартини указательным пальцем.
— О, — откликнулась Пеппер. — Это сильно.
— Что касается родео, — сказал Грейдон, — я до моего свистка досидел. А вы только-только забираетесь на быка.
— Что же, придется надеть носки разных цветов.[43]
Старик улыбнулся:
— Ну и хорошо. Но только держитесь покрепче. Вам достался бык, который может и покалечить.
Глава 11
В первое утро посвященных Картрайт слушаний сенатор Декстер Митчелл выглядел блестящим образцом сенатора: щеголевато одетым, улыбающимся, с лицом выражавшим готовность смело взяться за решение самых сложных проблем, какие поставит перед ним нынешний день. Он выглядел… исторической фигурой. А часто ли можно было сказать о Декстере Митчелле, что он выглядит хотя бы пригодным для своей роли?
Объективы телекамер провожали его, пока он поднимался на подиум и переходил от коллеги к коллеге, пожимая руки, обмениваясь приветствиями или шутками, задумчиво кивая, то собирая лоб в складки, то ослепительно улыбаясь. Как бы вы к нему ни относились, нельзя было не признать одно: выдержки этому человеку не занимать. И камерам он безусловно нравился.
Что и не ускользнуло от внимания Бадди Биксби, который наблюдал за происходившим по телевизору.
Как правило, супруг или супруга кандидата сидит на слушаниях прямо за его спиной. И опять-таки как правило, этого члена семьи кандидата представляют девятнадцати сенаторам, коим на него в высшей степени наплевать, — и тем не менее они удостаивают его короткой благосклонной улыбки. Но не сегодня.
По нью-йоркскому офису Бадди была исподволь пущена утка насчет того, что мистер Биксби не присоединится в Вашингтоне к жене по причине «воспаления внутреннего уха». На самом-то деле все уши Бадди — внутренние, внешние и средние — пребывали в полном порядке. Правда же состояла в том, что Бадди предпочитал не высовываться, а причиной тому был странный, чрезвычайно неприятный визит, нанесенный ему под вечер в пятницу.
Он находился у себя в квартире и самым невинным образом готовился поехать в свой коннектикутский загородный дом — в одиночку, поскольку Пеппер так и сидела в ее идиотском отеле, продолжая злиться и, скорее всего, списывая на его карточку «Амэкс» чудовищные расходы, — когда снизу позвонил швейцар, сообщивший Бадди, что к нему пришли «два джентльмена из ФБР».
Джентльмены? Господи, да они выглядели, как персонажи «Клана Сопрано». Вежливые — очень вежливые — слишком вежливые. А когда вооруженные люди проявляют, беседуя с тобой, подчеркнутую вежливость, это здорово действует на нервы.
Возможно, они пришли в неудобное для него время? Им не хотелось бы показаться назойливыми. Судя по этой сумке, мистер Биксби, вы собираетесь куда-то уехать. Покидаете город? Или даже страну? Так вот, мистер Биксби, в ходе изучения прошлого вашей жены, судьи Картрайт, кстати, каждый сотрудник нашего бюро — большой, очень большой поклонник вашего шоу.
