– А вы в жизни гораздо обаятельнее, чем на экране. И не такая злючка, – начал профессиональный психологический разбор консультант по политике. – Почему вы столь неулыбчивы в эфире, столь сосредоточены на том, о чем говорите?
– А на чем я должна сосредотачиваться – на подсчете пролетающих гусей?
У них были разные профессии. Консультант «вскрывал» собеседника ласково и с подходцем, мог не спешить, Лизавета же, привыкшая к вечной диктатуре эфирного дефицита времени, действовала напрямик, резко, чаще всего нелицеприятно.
– Нет, при чем тут гуси? Просто можно мягче, нежнее…
– Ага, нежненько так рассказывать о захвате заложников, очередном взрыве, банковской афере или многомесячной задержке зарплаты! Вам не кажется, что в этом случае ласковая улыбка моментально превратиться в оскал дебила?
– Я же и не утверждаю, что улыбаться надо всегда. – Психолог немедленно уступил даме и сменил тему: – Я, вообще говоря, из ваших поклонников, вы очень сильно работаете, мощно, производит впечатление…
Лизавета не обратила внимания на «барскую похвалу» так же, как тремя минутами раньше пропустила «барский гнев».
Какое-то время они молча шли по Лиговке.
– Не могу понять, зачем я вам понадобился, – опять заговорил Игорь Кокошкин. Он, вероятно, был из породы болтливых знатоков человеческого сознания и подсознания.
– А я думала, вам Людмила Андреевна все рассказала, – воспользовалась домашней заготовкой Лизавета. Она сразу решила, что поразительная сговорчивость совершенно незнакомого и занятого человека не может быть беспричинной. Причина – предупредительный телефонный звонок однокурсницы.
– Ох уж эти мне журналисты, все время зрят в корень, – не растерялся печальный Кокошкин.
– И никак не могут заткнуть фонтан. – Лизавета решила не пояснять, какой именно фонтан.
– И начитанные, черт подери…
– Выпускники одной альма-матер, – пошла на мировую Лизавета. Пикировка мешает расспросам, а она все-таки встретилась с главой «Перигора», чтобы узнать как можно больше о его скрытном коллеге, о его друге-враге.
Приступить к допросу немедленно не получилось. Дорогу им преградил мастодонтистый желтый броневик – инкассаторы, почему-то в неурочный час, утром, приехали в банк с благостным названием «Покровский». Броневичок поставили на тротуаре, чтобы бравым охранникам в милицейской форме, бронежилетах и с автоматами было удобнее отбиваться от потенциальных налетчиков.
Один из стражников грозным взглядом остановил Лизавету, попытавшуюся проскользнуть в узенький проход между броневиком и стенкой дома. Далее последовал не менее грозный окрик:
– Куда прешь! Не видишь – деньги грузят! – Для вящей наглядности милиционер качнул дулом автомата.
Лизавета приостановилась и шепнула спутнику:
– Зачем они старательно делают вид, будто банк можно ограбить без сговора с охраной?
– Вот за это вас и называют злюкой. Банки и просто так грабят…
– У вас неполная информация. Я чуть ли не ежедневно читаю сводки ГУВД. Там все время сообщают об ограбленных банках. И что получается – как ограбление банка, так какая-нибудь замечательная несуразность. – Лизавета назидательно подняла пальчик. – Великое мошенничество – обманом выманили сорок тысяч долларов, в обмен подсунули куклы из российских рублей! Вы меняли хоть раз пусть даже десятку в банке?
Психолог Кокошкин согласно кивнул. Осторожно придерживая Лизавету за локоть, он повел ее в обход броневика, по проезжей части.
– Наверняка вашу жалкую десятку, я уж не говорю о стодолларовой купюре, обнюхивали и так, и этак, и ультрафиолетом подсвечивали, и пальцем «плечо президента» поглаживали. И все эти предосторожности вокруг относительно небольшой, по банковским меркам, суммы. – Они вышли на тротуар, Лизавета освободила локоть и продолжила: – И вот появляется человек, намеренный получить сущий пустяк, сорок тысяч баков. Тут, естественно, все теряются и покорно принимают гору нарезанной бумаги. А потом бегут в милицию. Милиция возбуждает уголовное дело по факту мошенничества и включает описание этого потрясающего преступления в сводку. А я, прогрессивный журналист и по совместительству отрешенное от мира наживы и чистогана существо, ни разу не посещавшее храм злата, то бишь банк, должна возмущенно озвучить сей безрадостный факт. Вот тогда я буду добрая. Если же я позволю себе усомниться в лопоухости банковского кассира, то я злючка. Предпочитаю быть не лишенной здравого смысла злючкой.
Пока Лизавета разглагольствовала, психолог опять уцепился за ее локоток и помогал лавировать в людском потоке. Народу на Лиговке в этот час было довольно много.
– Вы логично рассуждаете, – похвалил девушку Кокошкин.
– Спасибо. Приходите еще, у меня много таких историй. Но я собиралась говорить не об этом. – Лизавета испытующе посмотрела на психолога, тот тонко улыбнулся. – Как сказала вам Людмила Андреевна, меня интересует ваш однокашник.
Кокошкин снова прозрачно улыбнулся и продолжал молчать. Ждал, когда она назовет имя.
– Ваш коллега Олег Целуев…
– Целуев… Сложная личность… – многозначительно произнес психолог и опять умолк.
– Я слышала, люди вашей профессии страшно любят рисовать психологические портреты. Может, попробуете? Тем более что Целуев был вашим другом.
