– Бог мой, – вымолвил Моисей. – Мы должны им помочь. Ты видишь?..
– Нет, – осадил я его. – Мы ничем не сможем помочь – их слишком много. Нам повезло, что мы уцелели. Пушки уже пристрелялись, скоро здесь камня на камне не останется. Надо бежать – иначе мы не успеем – и тогда уже не выберемся из этого времени.
– Я этого не вынесу, – выдавил Моисей.
Тут подошел морлок.
– Таким мне этот мир и запомнится, – хмуро сказал он.
И мы отправились дальше. Под ногами было скользко от крови и экскрементов. Нам попался на глаза мальчик с раздробленной ногой, стенавший от боли. Несмотря на предупреждение, которое я сделал Моисею, мы не смогли пройти мимо: и мы перенесли его от тела молочника, рядом с которым он лежал, к стене. Тут его заметила какая-то женщина из толпы, подошла, села рядом и стала отирать ему лицо носовым платком.
– Это его мать? – спросил Моисей.
– Не знаю. Я…
Странный жидкий голос забулькал у нас за спиной, словно зов из другого мира:
– Пойдем.
И мы отправились дальше, пока не достигли угла Квинз-Гейт-Тирес, где наткнулись на воронку.
– Хорошо, не газ, – выдавил я.
– Нет, – подтвердил Моисей дрогнувшим голосом. – Но – что это, Господи! – и этого достаточно!
Воронка диаметром несколько футов глубоко разворотила дорогу. Все двери на улице распахнуло или вынесло, и в окнах не осталось ни одного целого стекла: в глазницах выбитых окон колыхались уже ненужные занавески. В фасадах и тротуаре зияли выщерблины, выбитые шрапнелью снаряда.
И куски человечьей плоти.
Иногда язык бессилен описать ужас случившегося, и обмен информацией, на котором основано любое общество, становится бесполезен. Это как раз был тот случай. Я не могу описать ужас, который посетил Лондонские улицы в этот день.
Несколько голов валялись отдельно от тел. Попадались также ноги и руки, по большей части в одежде, я видел одну с уцелевшими часами – их тиканье надолго останется в памяти. А с краю воронки лежала изящная женская ручка, чьи пальчики были сложены как лепестки бутона. Этого зрелища я тоже никогда не забуду. Мне приходилось напоминать себе, что это не свалка запчастей, что ЭТО когда-то было человеческим телом, а теперь стало только деталями, как на выставке абстракциониста. Отделившись от тела, каждый предмет жил отдельной жизнью, и, казалось, имел какую-то другую, особенную, уже отдельную от жизни цель. Или символизировал что-то.
Такого я больше нигде и никогда не видел, и хотел бы забыть навсегда. Я вспомнил Внутренний мир Сферы морлоков и представил себе, что же творилось там, на площади в миллионы точек, каждая из которых представляла собой очаг поражения, раковую клетку войны, локальный конфликт, пятно ядовитой кислоты, веками разъедающей землю. У меня пошли горлом спазмы от этих мыслей.
Моисей был мертвенно бледен, как будто лицо его было окрашено летающей везде штукатуркой. Цементная пыль у него на лбу склеилась от пота, он смотрел вокруг расширенными от ужаса глазами. Я посмотрел на Нево и за разбитыми очками прочитал в холодных морлочьих глазах уверенность, что я транспортировал его не в прошлое – а в один из низших кругов Ада.
14. Ротационная мина
Мы преодолели несколько последних ярдов до стен Имперского Колледжа; здесь, к нашему огорчению, путь нам преградил солдат в противогазе с винтовкой. Это был часовой – парень стойкий, но очевидно, без воображения: он продолжал стоять на посту, когда водостоки улиц стали красными от крови. Едва увидев Нево, он так и выпучил глаза – что было заметно даже за стеклами газовой маски.
Меня он не признал – и стойко не пропускал нас дальше без соответствующего приказа.
В воздухе снова раздался свист – мы тут же пригнулись – и только солдат прижал винтовку к груди, точно тотемный амулет – однако в этот раз снаряд ударил в стороне – вспышка, фонтан стекла и вздрогнувшая под ногами земля.
Моисей бросился на солдата с кулаками.
– Слышишь, тупица, холуй с винтовкой! – взревел он. – Протри глаза – ты не видишь, что творится? Кого ты охраняешь?
Вместо ответа солдат упер ствол ему в грудь.
– Последний раз предупреждаю, салага…
– Он не видит, – вмешался я, становясь между Моисеем и солдатом. Меня смутил этот внезапный прилив злобы и отсутствие самоконтроля.
– Это не единственная дорога, – заметил Нево. – Где-нибудь уже наверняка снесло стену. Пройдем и так.
– Нет, – решительно заявил я. – Мне известен только один путь, и блудить по Колледжу времени нет. Слушай, воин, я работаю на эту контору – понимаешь – я ученый в секретном отделе. Директорий тебе о чем-нибудь говорит?
Глаза в противогазе скептически прищурились.
– Вызови начальство, – убеждал я. – Пусть пошлют за доктором Уоллисом. Или за профессором Геделем. Они поручатся за меня.
Наконец, не сводя с нас винтовки, воин попятился к двери и снял со стены телефонную трубку.
