И работа началась.
Эндрю Уайлс вернулся в Принстон. Почти каждый день он получал по электронной почте то от одного, то от другого рецензента вопросы следующего характера: 'Мне кажется в строке 8 на 16-й странице у Вас ошибка'. Или: 'Я бы хотел получить дополнительное пояснение по выводу в последнем абзаце 48-й страницы'. Эндрю легко разбирался с вопросом и быстро давал ответ. Он был уверен в своем доказательстве, ведь он потратил на него десять лет интенсивных поисков и не единожды перепроверил.
Рецензенты выявили несколько ошибок, равносильных опечаткам, и всё шло к тому, что в скором времени доказательство, которое ждали несколько веков, должно было увидеть свет.
Но двадцать третьего августа, спустя ровно два месяца со дня знаменитой заключительной лекции в Кембридже, Уайлс получил небольшое замечание из Парижа от рецензента третьей главы. Оно мало чем отличалось от предыдущих. Уайлс прочел его и с легким сердцем дал пояснение на следующий же день. Однако ответ не удовлетворил эксперта. Рецензент указывал на крохотную ошибку в рассуждениях. Она была настолько тонкой, что даже Уайлс обратил на нее внимание лишь со второго раза.
Поначалу это его не расстроило, он пообещал прислать исправления через два-три дня. Но прошло две-три недели, затем два-три месяца, а ошибку не удавалось устранить. Ситуация принимала драматический характер. Тонкая трещина грозила разрастись в гигантскую пропасть, которая похоронила бы всё доказательство.
Математики ждали. Обещанная статья не появлялась. Главный редактор журнала получил положительные отзывы от всех рецензентов кроме одного. По странной иронии судьбы, столица Франции не хотела расставаться с тайной своего знаменитого соотечественника.
Математический мир занервничал. Вновь, как и накануне Международной конференции в Институте Ньютона, быстро поползли всевозможные слухи. Только на этот раз они были окрашены в мрачные тона.
Неужели история повторится, и Великую теорему Ферма вновь не удастся расколдовать? Казалось, что Бог и Дьявол избрали ее своим полем боя на просторах математики. Бог раз за разом дарил ученым чудесные озарения, а Дьявол неизменно подмешивал в них каплю смертельного яда, который отравлял здоровый организм и уничтожал родившееся доказательство.
43
Сначала Валентина Ипполитовна почувствовала запах. Это была густая смесь въедливых ароматов лечебного учреждения. Прислушалась. Рядом тишина. За стенкой что-то катится по гулкому коридору с твердым полом. Она открыла глаза. Белый потолок с облупившейся краской, подпираемый салатовыми стенами.
И ноющая боль в руке ниже локтя.
Вишневская опустила взгляд. Высокая кровать с металлическими бортиками. Ее тело под одеялом. Сверху руки. Левая в гипсе. Валентина Ипполитовна в панике пошевелила ногами. Слушаются! Слава Богу.
Она всю жизнь опасалась повторения детского кошмара с железными штырями вокруг беспомощной ноги и бесконечными операциями, когда не чувствуешь боли, но хорошо видишь напряжение в глазах озабоченного хирурга и страх в беглых взглядах медсестер.
На этот раз ее встретил подбадривающий кивок опытной медсестры.
– Очнулись? Чудненько. Резко не ворочайтесь, у вас два ребрышка сломано.
– А ноги? – уточнила Валентина Ипполитовна.
– С ногами ничего нового. А на руке две косточки. – Видимо пожилая медсестра не понаслышке знала о непрочности человеческого скелета и привыкла применять уменьшительно ласкательную форму к его хрупким элементам. – Еще головка.
– Что головка? – испугалась учительница. Правая рука потянулась к прическе. – Почему у меня повязка на голове?
– У вас тяжелая черепно-мозговая травма.
– Это опасно?
– В вашем случае – нет. Но необходимо наблюдение нейрохирурга.
– А что у меня под повязкой?
– Лоб рассекли. Хирург наложил швы. Ну и синячки на теле, но они не в счет. Да не волнуйтесь, женщина! Всё худшее уже позади.
– Это, в каком смысле?
– Жить будете, – серьезно сообщила медсестра. – Я извещу ваших родственников, что вы пришли в себя.
Медсестра вышла.
'Каких еще родственников?', – гадала озадаченная Вишневская.
Вечером в палате появились улыбающаяся Татьяна Архангельская и хмурый Виктор Стрельников.
– Валентина Ипполитовна, как вы? – с порога завздыхала Татьяна и принялась выкладывать на тумбочку фрукты и соки. – В вашем возрасте следует быть осторожнее. Я так испугалась, когда вас увидела в метро. Хорошо, что эскалатор вовремя остановили.
– Оступились? – вежливо поинтересовался оперуполномоченный.
Вишневская вспомнила руку, за которую успела зацепиться. Это спасло ее от первого неожиданного падения. Однако новый безжалостный удар в спину, сбросил ее вниз.
– Меня толкнули, – произнесла она.
– Кто? – разом выдохнули гости.
– Я не успела разглядеть. Только…
– Что только? – проявлял профессиональную настойчивость оперативник.
– Я ухватилась за руку и, кажется, заметила часы.
– Какие?
– На руке.
– Чьей руке?
Валентина Ипполитовна мучительно вспоминала последнюю секунду перед падением.
– Кто-то толкнул меня в спину. Я падала, схватилась за руку. Перед глазами мелькнул циферблат. Потом я покатилась по ступеням. А дальше… – учительница прикрыла веки, сжала пальцами переносицу.
– За чью руку вы ухватились? Того, кто стоял ниже вас?
– Нет. Теперь я вспомнила. – Глаза женщины распахнулись. – Меня ударили в плечо. Ладонь соскользнула с моего пальто, и я вцепилась в нее.
– Вы заметили этого человека?
– Нет. Только часы. Красивые, блестящие.
– Припомните модель.
– Я в них не разбираюсь.
– Хоть что-нибудь.
– Там было два-три маленьких циферблата и какой-то значок.
– Это логотип. Как он выглядел?
– Что-то знакомое. Где-то я его видела.
– Можете нарисовать?
Вишневская задумалась.
– Нет. Но я обязательно постараюсь вспомнить. А что это вам даст, Виктор?
– Если это был случайный хулиган, то ничего. Но если вас толкнули намеренно, то надо искать среди людей, кому это выгодно. Лицо вы не разглядели, так что часы – единственная примета. Но не знаю, поможет ли… Если только очень редкая модель.
– Хватит напоминать о грустном, – вмешалась в разговор Татьяна. – Валентина Ипполитовна, как вы
