колхозников и им навстречу попадется коммунист в единственном числе — не преминут как следует его избить.
Незадолго до своего отъезда, я был свидетелем такой сцены в поезде: вагон заполнен колхозниками. Между ними два коммуниста. Ведется спор между колхозниками и коммунистами. Сначала не обращаю на это внимания, но вдруг слышу громкое: «Эх вы, жулики и воры чужого добра! Сколько лучшего и честного народу благодаря вам погибло!» говорит молодой и бойкий колхозник. — «Да нет, мы в том не виноваты, голод тогда завинился, троцкистские вредители тому виноваты», — защищается коммунист. — «А вы то куда смотрели?» — прерывает тот же голос. «Да и чорт вас разберет, кто из вас троцкист, а кто нет. Все вы воры, все вы крали, а потому и остались живы». — «А ты-то почему остался жив, тоже, значит, крал?» — грубо огрызается коммунист. — «Да, я крал», — бойко отвечает колхозник, — «честно признаюсь, иначе давно бы был у прабабушки, но я крал СВОЕ, а вы крали НАШЕ». Неизвестно, чем бы этот спор между колхозником и коммунистом кончился, если бы колхозник не вышел вовремя на площадку.
На ближайшей станции коммунист вышел из вагона. Колхозники шумной и беспорядочной толпой тоже слезли с поезда. Наблюдаю из окна. Один из коммунистов крутится вблизи толпы, другой куда-то исчез. Вдруг из толпы колхозников быстро выскакивает какая-то крупная фигура и, вплотную подойдя к коммунисту, говорит ему: «Только вздумай, гадюка, доносить в НКВД, так видишь вот это», — тыча огромный кулак под нос коммунисту, — «задавим тебя, как вошь, и мокрого места не останется». Коммунист, видимо, настолько был этим ошеломлен, что, ни слова не проронив, вмиг исчез. Колхозник тоже быстро скрылся в толпу остальных колхозников. Шумя и галдя, они направились в сторону близлежащей деревни.
— Вы говорили, — спрашиваю я моего собеседника, — как казаки ухитряются ночью рыбу ловить, а казачки продавать, но по нашим сведениям там запрещено даже употреблять слово казак. Ведь толкуют тут некоторые, что казачество в большей своей массе истреблено и от старого казачества, будто, не осталось и следа?
— Да, было время, когда казакам приходилось скрывать свое звание, и верно тоже, что большевики пытались казаков физически уничтожить и многих погубили. Но ничего из стараний советских заправил не вышло. Казаки молчали, но за свое крепко держались и жили. По моему, казаков невозможно уничтожить. Это народ сам себе на уме, страшно живучий, изворотливый, крепкий и гордый. Нет, такой народ никто не будет в силах уничтожить. Поняли, наконец, это и коммунисты. А понявши, что казаков не уничтожишь и что только озлобили народ, начали за ними ухаживать. Сталин разрешил им носить форменную одежду. И где только они хранили!? — как только им разрешили носить казачью одежду, казаки немедленно стали ходить по праздникам обязательно в брюках с лампасами. Правда, курьезно получается — на ногах часто лапти, а брюки с алыми лампасами. Смешно, но это так. Не удивляйтесь этому, купить сапоги в СССР может только коммунист, простому смертному сапоги давно уже вещь недоступная.
Казаков сейчас народ очень любит. В прошлом году, когда впервые открыто появились казаки, население при виде их просто с ума сходило от радости, от радости даже некоторые плакали. Никого ещё так искренне в СССР народ не встречал, как казаков. Эта любовь населения ничуть не уменьшилась и сейчас. Например, если кто либо имеет стройную красивую фигуру, то обязательно по его адресу скажут: как казак. Когда мы сюда приехали и наш 6-летний сын Коля увидел дедушку, который, несмотря на свои 70 лет, все еще ходит прямо, как солдат на параде, сейчас же заметил: «Папа, смотри, наш дедушка старенький, а ходит как казак», и теперь иначе его и не называет, как «наш казак». Если идет, например, по улице города казак, за ним обязательно следует толпа любопытных, особенно ребят. Любимая игра детей в СССР — игра в казаки. Что касается женщин, то у них никто таким успехом не пользуется, как казак. Почитай, каждая девица мечтает выйти за казака.
С населением казаки держатся очень самоуверенно, я бы сказал — гордо, при том очень неразговорчивы и даже скрытны. Каждый из них сам себе на уме. А что у него на уме, это не так легко узнать. Коммунисты, конечно, только и пишут о преданности казаков Советской власти, но как раз этой их рекламы достаточно, чтобы предполагать обратное. Мне приходилось очень часто разговаривать откровенно и по душам с рабочим, колхозником и даже коммунистом, но вот поговорить с казаком мне не пришлось. Очень трудно казака вызвать на откровенность. Постороннему человеку это почти невозможно. Сразу настораживается. Одно время я работал в одном учреждении вместе с казаком коммунистом и знаю, что никто никогда слова из него не мог бы вытянуть. Все бывало молчит. Удивительный народ. Отчаянный народ. Вы представьте себе, — казаки во время сильнейшего террора и правительственного гнета в годы 1932–1934 ухитрялись нашим азовским рабочим, зараженным коммунизмом, бить морды. Часто и много колхозников-казаков к нам приходило из ближайшей Елизаветинской станицы. Напьются в кабаке и в результате всем, кто подвернется под руку, морды набьют. Побоище не было в силах остановить иногда даже местное ГПУ, а тем паче милиция.
Мой шурин, коммунист, рассказывал, например, о том, что при хлебозаготовках их часто казачьи бабы били. При появлении в станице отряда по хлебозаготовкам мужчины обыкновенно куда-то исчезали. Подъезжают ко двору. Навстречу выходят лишь бабы с вилами и топорами в руках.
«Чего вам еще, разбойники, — пшеницы?!» — и пошли вилами колотить — голова не голова. Частенько отряду приходилось бросаться в рассыпную. Хоть и коммунисты, но все таки сперва стеснялись бить баб. Но потом уж начали и с ними поступать, как с мужчинами, сопротивляющимися хлебосдаче. Конечно, много казачек погибло в тех годах от коммунистических рук, защищая результат своих тяжких трудов.
(ПРИМЕЧАНИЕ: Объективность сведений о казаках несомненна, потому что мой информатор, сообщая настоящие сведения о казаках, считал меня русским. О том, что я — казак, он узнал много позже, т. е. по полном исчерпании своей обширной информации, ответив на все мои вопросы, вернее — после нескольких встреч.)
4. Мозги на сторону
Желая выяснить отношение коммунистов к грабежу населения и их самочувствие при этом, задаю своему собеседнику вопрос:
— Ну, а как ваш шурин был доволен своей работой подобного характера — отнимать у крестьян хлеб и, быть может, при этом убивать хлеборобов?
— Нет. Очень мучился. Из подобных экспедиций возвращался совсем разбитым. Жена его, та всегда была в слезах и всегда его просила, чтобы он как-нибудь выкручивался от подобных командировок. Но ему, как коммунисту, достигнуть этого не так-то было легко. А все таки, в конце концов, удалось. Его прикомандировали к железнодорожному ГПУ. Ездил с особо секретной почтой из Ростова в Баку. И попал, как говорится, из огня да в полымя. Не было ни одной путевки, чтобы что либо не случилось: то горцы обстреляют поезд, то рельсы разберут, то целый поезд под откос пустят и т. д. Удалось ему потом увильнуть и от этой работы. Устроился заместителем директора одного предприятия. Когда работал по хлебозаготовкам или же в ГПУ, жил прекрасно, Сейчас очень бедствует, так как оказался мало активным, кроме того он же тот один единственный честный, не крадущий человек, которого я встретил в СССР. Между прочим, на Кавказе и сейчас не все в порядке. Горцы бьют коммунистов и сейчас, где только представится случай.
— Не приходилось вам говорить с вашим шурином-коммунистом откровенно о жизни в СССР, о тяжелом, беспросветном положении колхозников, рабочих и вообще о неестественной жизни на началах коммунизма?
— Как же!.. Очень и очень много на эту тему мы с ним говорили, конечно, когда были вдвоем. Лично ему сколько лет доказывал, что причиной всех бед в СССР как раз только и являются они, коммунисты, со своей дурацкой идеей. Но должен вам заметить, что у коммунистов, по-моему, мозги устроены как-то иначе, нежели у нормальных людей. Шурин в этом отношений не был исключением. Ему говоришь, что люди сейчас не хотят работать, потому что нет абсолютно никакой перспективы в жизни, ибо не видно личных результатов труда, народ находится на положении раба, так плохо и таким гнетом никогда он не жил, никогда столько народу с голоду не умирало, что в СССР установлено рабство политическое, экономическое
