это же время Пешков собрал значительную сумму для голодающих в России и передал эту сумму новым властям в России. Делал он это, возможно, не зная, что эти деньги могут пойти не на помощь умирающим от голода, а на экспорт революции в другие страны. Вместе с тем очевидное «полевение» его взглядов не мешало ему поддерживать дружеские отношения с Марией Цветаевой, считавшейся тогда поэтессой Белого движения. Став из рядового солдата благодаря своим личным качествам командиром, он не забывал нужды простого солдата. Зная не понаслышке о мучениях рядовых легионеров с получением новых портянок, отсутствие которых приводило к травмам, он лично отслеживал их поступление и распределение среди личного состава.[269] Горького особенно интересовало описание жизни в Иностранном легионе русских. Ответ был таков: «Они — дисциплинированны, воруют реже других, не интересуются политикой».[270] Сам Зиновий Пешков восторгался хоровым пением, в котором соревновались вятичи, костромичи, донские и кубанские казаки. По его данным, большинство русских хотело остаться здесь. На них, главным образом, повлияло то, что в письмах из дома говорилось, чтобы они сидели за границей, поскольку в России — голод и усиление репрессий.[271] Горький говорил другим о службе Зиновия Пешкова: «Всю свою любовь нужно отдавать людям. Так он и поступает. Заботится об еде, одежде, быте подчиненных. Сам одной рукой возделывает огород, чтобы угостить подчиненных свежими овощами. Этих хороших людей нужно обласкать и они это очень ценят».[272] Но война в Марокко продолжалась, и Пешков находился среди легионеров. Один из видных французских авторов, Дамидо, тогда написал о Легионе в своей книге «Бои в Марокко в 1925–1926 гг.»: «По своим легендарным качествам — спокойствие, храбрость, преданность — он остается лучшим военным подразделением, каким только можно располагать. Его батальоны замечательны и в атаке, и в обороне, они вызывают восхищение тех, кто видел их в бою. Более того, в деятельности, предшествующей настоящей операции, Иностранный легион успешно справлялся с различными другими задачами, благодаря наличию в его составе рабочих разных профессий». Пешков также выпустил собственную книгу под названием: «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе», изданном сначала в Париже, а затем в Лондоне. Книга эта была посвящена княгине Жак де Брогли. В предисловии к этой книге Андре Моруа есть строки: «Все цивилизации имеют своих изгоев — Достоевский их называл «униженными и оскорбленными». Например, русские, не принявшие большевиков, немцы, которые не могут переносить свою муштру, бельгийцы и швейцарцы, жертвы какой-нибудь личной драмы… Для всех этих людей дисциплина Иностранного легиона — не оскорбительна. Автор — один из тех командиров, которые знают и умеют поднимать униженных и оскорбленных, приобщая их к той задаче, которую Иностранный легион унаследовал от Римского легиона, — задаче служения цивилизации. Везде, где проходят легионеры, прокладываются дороги, возводятся дома. Здесь европейцы выполняют свою задачу обучения современной технике. Посетив Марокко с промежутком в 3 года, я не узнал его городов, так они изменились к лучшему. По качеству строительства дорог, фабрик, зданий, по гигиене он превосходит Европу. Иностранный легион — больше, чем армия военных, это — институт. Из бесед с Зиновием Пешковым создается впечатление о почти религиозном характере этого института. Зиновий Пешков говорит о Легионе с горящими глазами, он как бы апостол этой религии. Пешков рассказывает о солдатах в госпитале, которые, умирая, вскакивают, чтобы приветствовать своих офицеров. Читатели полюбят этих солдат».[273] Интересно ознакомиться и с предисловием самого Пешкова к этой книге: «Летом 1925 г. я находился в военном госпитале в Рабате, где ждал заживления раны на левой ноге, полученной в боях с рифами. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать и восстановить в памяти годы службы в Марокко в Иностранном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких лет и ряды которых только что покинул. Мне следует воздать должное неизвестному велению этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: «Мы идем, и дороги следуют за нами». В интервалах между боями, там, где едва намечались тропинки, они прокладывают дороги, которые открывают аборигенам их собственную страну. Всегда воины, но и, по очереди, санитары, землекопы, каменщики, плотники. Они — пионеры, работа и жертвы которых позволяют другим людям жить счастливо и мирно в этих отдаленных местах. Это под защитой сооруженных ими, неусыпно бодрствующих постов цивилизуется Марокко. Они просты, они скромны, солдаты Иностранного легиона. Они не требуют вознаграждения за свою службу. Они не ищут славы. Но их энтузиазм, их усилия, вызывающие восхищение, их сердца, которые они вкладывают в свое дело, не могут остаться незамеченными теми, кто их видел в деле. Легионеры не помышляют о героическом принесении себя в жертву. Они идут вперед, и если они умирают, то умирают с умиротворением. Могилы этих героев затеряны в пустынях или в горах. Их имена — на деревянных крестах — стирает солнце и уносит ветер. Никто не знает, какими были люди, покоящиеся там, и никто не склонится над их могилами»[274]… Эта книга тем уже интересна, что изложена в форме дневника, начинающегося со 2 марта 1923 г. В ней Пешков описывает почти столетнюю историю Французского иностранного легиона. Подробно пишет он и о том, что в его подразделении тогда было много кубанских казаков из отступивших за рубеж после окончания активной фазы гражданской войны белых армий. Многие из них не преуспели на службе и уезжали после окончания 5-летнего контракта, но было много и таких, которые остались у Пешкова. По его словам, больше всего тогда у него было в подразделении немцев, составлявших более половины всех легионеров. Однако в своем письме Горькому он пишет, что «немцы хороши в роли капралов, но не выше. Они грубы, не знают психологии солдат. Но многие легионеры по другим причинам не продвигаются по службе — не хотят ответственности». [275] В книге своей Пешков рисует бытовые картины Легиона, вечные чаепития и пьянки в городе дважды в месяц после получения жалованья. Здесь же он описывает дневную и ночную жизнь африканских городов, рассказывает о событиях местной истории. Одна из глав его книги, называющаяся «Сады и кладбища», посвящена озеленению Легионом пустыни путем разведения садов, например, великолепных садов в районе Марракеша, состоящих, главным образом, из фиговых и оливковых деревьев. Описывает он подробно и местные кладбища, где покоятся не только павшие в боях с непокорными берберами легионеры, многие из которых были зарезаны ими ночью, но и жители племен, подчинившихся французам и поплатившихся за это своими жизнями, — старики, женщины, дети. «Необходимость военной защиты, которую осуществляет Легион, усугубляет переживаемые легионерами тяготы и лишения военной жизни»[276] — так написал Пешков о службе легионеров. Чтобы как-то оправдать легионную службу, Пешков пишет, что они-де защищают «цивилизованных» граждан от диких племен: «Цивилизация — это не только привилегии, но и обязанности. Никакой материальный прогресс, никакие изобретения не являются самоцелью. Основная цель — умиротворение земного шара».[277] Но не все очерствели в Легионе душой за время тяжелой и кровавой службы, примером чему может служить поступок легионера-итальянца, нашедшего в горах бело-розовый мрамор и добровольно высекавший в свободное время для всех могил из него кресты. Когда хоронили своих легионеров, священников не было, и поэтому почести отдавали простые, легионные и быстрые. Особенно интересна одна из глав в его книге под названием «Типы легионеров», где Пешков приводит рассказ о «Латуре», бывшем преступнике, который, выпив однажды, неожиданно решил исповедоваться Пешкову. Как пишет Пешков: «Я всегда боялся слишком откровенных признаний со стороны легионеров. Мужчины их обычно делали, когда теряли ответственность за свои поступки. Потом они об этом сожалеют».[278] Опасения Пешкова были не напрасны — в этот же вечер, подпоив часового у его палатки, Латур попытался убить Пешкова. Но тот, зная о возможных последствиях «исповеди», был наготове, и эта попытка не удалась. Пешков лишь ограничился в отношении Латура очень мягким наказанием и «замял» этот эпизод, не желая, чтобы неудавшегося убийцу расстреляли. Впоследствии Латур проникся к Пешкову большим уважением и стал образцовым легионером. Как и этот, прочие рассказы Пешкова проникнуты добротой, глубоким пониманием человеческой психологии, любовью к людям. Он не выделял людей по национальному принципу, в этом отношении для него все равны: «В нашем батальоне были представлены 26 наций. И все эти люди участвовали в цивилизации края, объединенные доброй волей под трехцветным знаменем Франции и старым флагом Легиона с двумя словами: «Честь и верность».[279] Эдмонда Шарль-Ру дополняет его повествование: «На свои деньги Пешков покупает в известном ему магазине на Пале-Ройяле флейты и горны для своего батальона. На рассвете, когда батальон находился на марше и погода была хорошей, он останавливал своих людей, вызывал горнистов, и они маршем салютовали дневному светилу, поднимавшемуся в небо. Он приказывал
Вы читаете Иностранный легион
