— поймешь». Но сейчас Ваня чувствовал, что он уже не мальчик, а учителя не было рядом, и некого было спросить обо всем, что приходило в голову. Спросить же об этом Говердэна до сегодняшнего с ним разговора Ваня не решался.
Через несколько дней, поздним вечером, когда Говердэн, кончив писать, сидел на крылечке дома с трубкой в зубах, Ваня решился спросить лекаря обо всем, что не давало ему покоя в последние дни.
Говердэн, не отвечая на вопрос мальчика, сам спросил его:
— Скажи мне, Жан, когда и при каких обстоятельствах ты думаешь о боге?
Ваня ответил, что вспоминал он о боге, когда судно, на котором шли они с Камчатки, попадало в бурю и казалось, что гибель их неминуема. Вспоминал и тогда, когда кто-нибудь помирал или когда оставался один и начинал сильно тосковать по дому. Вспоминал, когда видел церкви и аббатов или монахов…
— Выходит, часто вспоминал ты бога, Жан, — ответил ему Говердэн. — А теперь подумай, что же все- таки заставляло тебя вспоминать небесного отца?
Последние два слова Говердэн произнес с отчетливой иронией, и, так как Ваня все еще молчал, Говердэн проговорил:
— Я сам отвечу тебе: ты вспоминал о нем, когда тебе было плохо, когда тебе было тоскливо и страшно. Сначала тебя обволакивала слабость, затем страх окутывал твой мозг, тоска проникала в сердце — здесь-то и являлся перед тобой бог и грозно спрашивал: «А не забыл ли ты меня, Жан?» Не так ли, мальчик?
«А ведь и правда, так оно и было, но откуда он все это знает?» — удивился Ваня.
А Говердэн, как и прежде, не ожидая ответа, продолжал:
— Всегда, когда человек испытывает страх, или тоску, или не знает, почему происходит что-либо, он вспоминает о боге. Просвещенные народы Европы и африканские карлики, высекающие огонь из камня, в этом недалеки друг от друга. Только первые понастроили пышные храмы, изукрашенные картинами и золотом, а вторые поклоняются луне и солнцу, ветру и скалам. Однако и те и другие суть идолопоклонники. Ибо что такое иконы и статуи в церквах? Разве Это не те же идолы? А молитвы аббатов разве чем-нибудь отличаются от заклинаний мадагаскарских колдунов — мпанандру?
— Так, значит, бога совсем нет? — спросил Ваня. — А кто же создал все это? — И мальчик повел рукою вокруг себя, указывая на дальний лес, и на дома в поселке, и на звездное небо над головой. — Кто?
Говердэн ответил:
— Не знаю. Но бог тут ни при чем. Нужно изучать природу. Ответ на твой вопрос скрыт в природе, там же скрыты ответы и на все другие вопросы. Но мы еще слишком мало знаем обо всем, что нас окружает. И как только чего-нибудь не понимаем, так сюда сразу же влезают попы со своими божественными бреднями и суевериями. А как только что-нибудь прояснится, так сразу же становятся видны ослиные уши церковников. Человек в делах природы должен верить своему разуму, а в делах человеческих — своему сердцу и своей чести. А для того чтобы понять как можно больше из того, что тебя окружает, ты должен учиться. Старый мудрый грек, по имени Солон, сказал однажды: «Учись, пока живешь, и не жди, что старость принесет с собой мудрость».
Ваня вернулся на Иль-де-Франс через два месяца после того, как попал в форт Дофин. Он нашел всех своих товарищей в добром здоровье и очень обрадовался, оказавшись наконец вместе с ними. Ване казалось, что после долгих странствий, ему удалось вернуться на родину: такими желанными и близкими предстали перед ним соотечественники, заброшенные судьбой под созвездие Южного Креста.
Жизнь в Порт-Луи, казалось, решила вознаградить беглецов за все перенесенные ими тяготы. И когда кто-нибудь из русских, вспоминая родину, вздыхал, то один из колонистов — Степан Новожилов, большой любитель поспать и поесть, — в ответ произносил полюбившуюся ему местную пословицу: «Сытый раб не думает о побеге», на что однажды Алексей Чулошников в сердцах возразил ему: «Такому лентяю, как ты, Степан, в этих местах чисто рай. Только знай: как вернется Морис Августович, тут твоей сладкой жизни и конец. Неизвестно, куда поведет он нас, неизвестно, что приключится с нами. И придется тебе для облегчения собственной участи привыкать к другой местной поговорке: „Плохо лодырю иметь большое горло“.
Беньовского ждали и в глубине души беспокоились: как-то повернется их жизнь после его возвращения.
Рассказы Вани об огромном острове, о неисчислимых опасностях, подстерегающих европейца на каждом шагу, многих заставили призадуматься. Тем более, что, уезжая, Беньовский сказал им, что, скорее всего, он поведет их на Мадагаскар.
Между тем время шло. Через год после отъезда Беньовского во Францию на Иль-де-Франс пришел корабль с письмом от него.
«Ребята! — писал Беньовский. — Без малого четыре месяца плыли мы до Европы. Но все кончилось благополучно: в пути никто не помер, хотя некоторые и болели. 18 июля 72 года пришли мы к берегам Франции, в порт Ост-Индской компании Лориан. Я сразу же уехал в Париж, оставив всех наших в сем городе на казенных квартирах. Не стану писать, сколь много трудов было мною употреблено, прежде чем добился я аудиенции у его величества короля Людовика XV. Его величество, зная мои в воинском и морском деле способности, поручил мне дело сугубой важности, о коем писать пока не стану. Скажу только, что вскоре вернусь обратно и все обещанное выполню.
Что же касается до наших товарищей, то почти все они пребывают в нерешительности: не знают, возвращаться ли со мною обратно в Порт-Луи или же пробираться в Россию. Двое только, Дмитрий Кузнецов да Петр Хрущов, твердо решили остаться во Франции. Дмитрий по рекомендации моей вступил во французскую службу поручиком, а Петр — капитаном. Меня же его величество пожаловал полковником.
Ответного письма мне не пишите: сам я вскорости буду к вам. Засим остаюсь ваш Мауриций Август Беньовский, его апостолического величества региментарь и кавалер».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой от словоохотливых голландских матросов мы узнаем о «Маркизе де Марбёф», о поручении чрезвычайной важности, о карлике Калануро — большом любителе молока и риса, а также о королевских колдунах и недоверчивом короле Хиави
14 сентября 1773 года в Порт-Луи пришел голландский пакетбот «Капштадт». Голландец совершал более или менее регулярные рейсы между Иль-де-Франсом и Капштадтом, расположенном на самом юге Африки, и по имени этого города и был назван его хозяином.
Матросы пакетбота рассказали, что в тот день, когда они вышли из Капштадта, туда пришел двадцатипушечный французский фрегат «Маркиза де Марбёф». На фрегате находился какой-то важный господин не то маркиз, не то граф. Этот господин вместе с многочисленными слугами направляется в Иль- де-Франс. В порту называли и его фамилию, но никто из голландцев ее не запомнил. Фамилия была какой-то необычной — не то Боски, не то Бенески. Двое матросов видели Этого господина, когда он сходил на берег. Они заметили, что на нем был расшитый серебром полковничий мундир и что, спускаясь по трапу, он сильно хромал, кажется, на правую ногу.
Первым узнал эту новость Степан Новожилов. Весь вечер в доме у ботанического сада судили и рядили об услышанном. Новожилова в десятый раз просили пересказать все, что узнал он у голландских матросов. На следующее утро Ваня попросил Чулошникова отпустить его, пока не придет корабль с Беньовским, на рыбную ловлю. Три дня после этого с рассвета и до заката, не сводя глаз с горизонта, ловил Ваня рыбу в устье реки Гран. На четвертые сутки он не выдержал и ушел на своей небольшой лодочке к Пушечному острову. Там он соорудил шалаш и оставался в нем даже на ночь.
Ранним утром 21 сентября Ваня заметил на горизонте белые паруса большого корабля. Сердце его екнуло, к горлу подступил комок. Он бегом бросился к лодке, столкнул ее с песчаной отмели в воду и схватился за весла… Через час он стоял на палубе «Маркизы де Марбёф» с мокрыми от радости глазами в объятиях учителя.
Беньовский тоже растрогался и разволновался чрезвычайно. Он крепко сжимал Ваню, хлопал его по спине и, глядя на юношу счастливыми глазами, приговаривал:
— Нет, ты посмотри, Иване, каков ты теперь! Чудо-богатырь, да и только!
Обнимая учителя, Ваня и сам заметил, что за последние полтора года он здорово вытянулся и раздался в плечах: когда Беньовский отправился в Париж, Ваня был чуть выше его плеча, а теперь они как будто бы поменялись местами — Беньовский сейчас, стоя с ним рядом, оказался на полголовы ниже своего воспитанника.
