— Спасибо, доктор. Там моя шаль… Доктор берет со скамьи синюю шаль.
— Ваша любимица, — говорит он.
На пороге Катинка оглядывается и смотрит на поля.
— Нынче здесь так красиво, — говорит она.
В полдень она попросила принести в гостиную все, что нужно для приготовления салатов. И сама стала резать на маленькой доске свеклу и картофель.
Пришла фрекен Иенсен. Катинка кивнула ей головой.
— Вот видите, на это я еще гожусь, — сказала она. — Что слышно нового? — спросила она. Она откинулась на спинку стула. У нее устали руки — когда она поднимала их кверху, сильно болело в груди. — Я давно не видела ни фру Абель, ни ее дочерей…
— Они ждут, что Барнер получит назначение, — говорит старушка Иенсен.
— Ну да, он ведь подал прошение… Фрекен Иенсен угощают чашечкой кофе.
— Дай мне масла, Мария, — говорит Катинка.
Мария расставляет на столе целую батарею бутылок и салатниц.
— Какая тяжелая, — говорит Катинка, она с трудом поднимает большую бутыль с уксусом. Потом перемешивает салаты и пробует их.
— Нет, — вдруг говорит она и отодвигает салатницы… — Нет, я больше не чувствую вкуса.
Она сидит усталая, закрыв глаза. На ее щеках красные пятна.
— Дайте я помогу вам, — предлагает фрекен Иенсен.
— Спасибо, Мария поможет. Мне, пожалуй, лучше прилечь.
Но до самого вечера Мария то и дело вносит и уносит разные блюда, чтобы Катинка собственными глазами увидела — все ли в порядке. В груди у Катинки жжет, но она приподнимается в постели.
— Пусть все будет так, как привык Бай.
Она заставляет Марию принести в спальню праздничный сервиз, бокалы и столовое серебро, все начистить, протереть и расставить на столе.
Лежа в постели, Катинка считает и пересчитывает тарелки, и глаза у нее лихорадочно блестят.
— Кажется, все, — говорит она.
Она устало откидывается на подушку и трется о нее сухим, пылающим в лихорадке лицом.
— А ложки для грога, Мария, — говорит она вдруг. — Мы совсем забыли про ложки.
— Их можно положить на поднос, который подарил Хус, — говорит Мария. Она вносит ложки на маленьком японском подносе.
— Нет, не надо. — Катинка приподнимается в постели.
— Дай мне его, — говорит она. Она прикладывает горящие ладони к прохладной лакированной поверхности. И тихо лежит, держа в руках подаренный Хусом поднос.
Входит Бай и оглядывает расставленные на столе сверкающий фарфор и бокалы.
— Очень глупо, детка, — говорит он. — Очень глупо — я ведь говорил… Вот увидишь, тебе станет хуже и ты сляжешь… Тик. — Он берет ее за руку. — Да ты вся горишь…
— Пустое, — говорит Катинка и тихонько отнимает руку. — Лишь бы не упустить чего…
Бай разглядывает посуду.
— А компота разве не будет? — говорит он.
— Конечно, будет.
— А где же тогда компотницы?..
— Забыли… Вот видишь, Бай, надо самой входить во все мелочи, — говорит Катинка и откидывается на подушки.
В гости приглашена была «старая гвардия» — как выражался Бай.
— Мы, «старая гвардия», понимаем друг друга с полуслова, — говорил он. — Все свойские ребята.
«Свойские ребята» были трое помещиков во главе с Кьером, четвертым был сам Бай.
Сверх комплекта пригласили еще и Свенсена.
— Душа общества, — говорил о нем Бай Катинке. Катинка никогда не замечала, чтобы Свенсен был душой общества. В ее присутствии он не проявлял себя ничем — только и знал, что полировал ногти и жевал кончики усов.
— Прихвати его с собой, Кьер, — сказал Бай, — пусть будет пятым, с ним не соскучишься.
…Катинка сама открыла дверь в контору.
— Все готово, Бай, — сказала она.
Гости вошли в столовую. На Катинке было нарядное платье с высоким рюшем, подходившим вплотную к ее худенькому, осунувшемуся лицу.
За столом она сидела рядом с Кьером.
Заговорили о ее болезни.
— Вот увидите, зима свое дело сделает… чистый морозный воздух укрепляет силы.
— Морозный воздух, да, конечно.
— Выпьем за это, — предложил Бай. Выпили.
— До дна, — сказал Бай.
У каждого из «свойских ребят» под подбородком была приколота булавкой салфетка. Прежде чем отправить в рот очередную ложку салата под майонезом, они его обнюхивали.
— На оливковом масле, — сказал помещик Мортенсен и засопел.
Перед Катинкой стояла почти пустая тарелка. Из-за болей в груди она сидела совершенно прямо. Когда она пыталась есть, вилка дрожала в ее руке.
— Убери тарелку, Мария, — сказала она.
Подали уток, Кьер предложил тост за здоровье Бая.
— Вот узе у кого золотое сердце, вот уж кто друг так друг. Твое здоровье!
Гости оживились, усердно чокались друг с другом. Заговорили о центрифугах, о новых ценах на рогатый скот.
— А ну, старина, — за удачный год! Бай выпил еще стакан.
Щеки Катинки пылали, лица гостей виделись ей сквозь какую-то мутную пелену. Она прижалась к спинке стула и смотрела на жующего Бая.
— Оно
— Спасибо, спасибо.
Помещик Мортенсен попросил разрешения поднять бокал… Мортенсен встал и освободил шею от салфетки… Словом, он просит разрешения поднять бокал…
Когда помещик Мортенсен поднимал бокал, он становился набожным… В пятой фразе он непременно поминал тех, «кто ушел ранее нас» и взирает на нас с горних высот…
Еще не было случая, чтобы не нашелся кто-нибудь, кто взирает на Мортенсена с горних высот…
«Свойские ребята» повесили носы и уставились в тарелки.
Катинка почти не слышала, что говорит Мортенсен. Она крепко ухватилась руками за сиденье стула, кровь то приливала к ее щекам, то сбегала с них.
Господин Мортенсен закончил свой тост и пожелал отведать еще кусок утки.
— Милая фру, ваши утки — объедение.
Катинка слышала смутный гул голосов. Когда она встала, ей пришлось опереться о край стола.
Гости перешли в кабинет Бая, Катинка снова рухнула на стул. Бай возвратился.
— Все сошло отлично, Тик, просто блестяще… И ты держалась молодцом…
Катинка выпрямилась на стуле и улыбнулась.
— Да, — сказала она… — Сейчас вам подадут грог…
Бай удалился. Катинка сидела за опустевшим столом, уставленным бутылками и недопитыми стаканами.
Из кабинета доносился хохот и громкий нестройный говор — слышался голос Кьера…
— Отнеси туда лампы, — сказала Катинка. Каждый раз, когда Мария открывала дверь кабинета, до
