– Ану убил Жанец? – спросила Йованка, нахмурив брови.
– Жанец говорил Новицкому, что это сделал рядовой Липко. Думаю, сержант приказал ему стрелять и он выстрелил. А потом парня подвели нервы, он начал пить, пригрозил Жанецу, что пойдет и во всем сознается… Ну и не дошел, точнее, не доехал. Его автомашина свалилась в пропасть. Сержант Жанец отделался легкими телесными повреждениями, а Липко свернул себе шею и размозжил голову. И умер, не приходя в сознание… После этого полковник Ярошук заподозрил неладное. Кое-что до него доходило и раньше…
Йованка тряхнула забинтованной головой:
– Постой-постой… Ты не мог бы по порядку?
– Есть по порядку. Если коротко, дело было так: наш польский патруль высадили с американского вертолета на вершине Печинаца. Это были первые после ввода разделительных сил дни, в окопах и той и другой стороны еще сидели солдаты, надо было оценить ситуацию, пересчитать уцелевших и распустить их по домам. Ну и разведать минную опасность, желательно с помощью тех, кто эти мины ставил. Нашему батальону достался обширный район, силы были не ахти себе, офицеров не хватало, так что на горе оказался подофицер с тремя рядовыми. Это были младший сержант Жанец и рядовые – Липко, Новицкий и Бигосяк.
– Роман? – вздрогнула Йованка. – Он был там, на горе?
– Был. Только не забывай, сколько лет ему тогда было. Молодой парень, здоровый, полный сил…
– Зачем ты мне это говоришь?
– Потом поймешь. Я вот лично его понимаю. Мы, мужики, так уж устроены. Биология, ничего с этим не поделаешь…
Йованка воззрилась на меня округлившимися от удивления глазами. Я продолжил:
– Руководство дало Жанецу практически неограниченное время для рекогносцировки, а Султан водку, травку и диких кабанов на закусь. Ну и женщин, само собой. Они были уже вусмерть пьяны, когда им предложили… вас.
– Нас?! – Думаю, она догадывалась, и все же мои слова стали для нее потрясением. – Значит… значит, я все-таки была на Печинаце…
– Была, – сказал я, – ты все время там была… Так вот, Новицкий как-то выпадал из колоды. Он из хорошей семьи, начитанный. Сейчас у него семья, дети… Он всячески отнекивался, говорил, что у него невеста, что он боится СПИДа… А Султан был заинтересован, чтобы ребята не просыхали. Жанец тоже. Они с Султаном быстро нашли общий язык. Оставалось впутать и остальных поляков, повязать, как говорится, общей кровью… В тот раз Султана за столом не было. Кто-то из боснийцев предложил ребятам свежачка, стопроцентно чистых девочек, если уж Панове так боятся заболеть. – (Она не дыша смотрела на меня огромными черными глазами.) – Мы проверяли. Нет ни малейшего сомнения: Оля его дочка…
– Чья, Новицкого?… Романа? Ромек ее отец?! – (Я видел, как тупая боль, застывшая в ее глазах, уступает место проблескам робкой надежды.) – Но это значит… значит, его костный мозг…
– Подходит. – Я крепко сжал ее уже готовую согнуться руку с воткнутой в вену иглой. – То есть подходил… Я же сказал тебе: все хорошо. Моя воинская форма всего лишь доплата. Мужикам в Министерстве обороны я сказал, что молчать мы будем при одном условии: они должны обеспечить Оле пересадку. Вопросов не было. Что касается денег, то они мне были должны за два с лишним года, а донор, причем идеальный, был под рукой…
– Они сделают ей пересадку?
Раствор в бутылке кровью не окрасился, но удержать ее на этот раз я не смог. Подскочив с кровати, она схватила меня за плечи обеими руками.
– Успокойся, сумасшедшая! Пересадку уже сделали. Все прошло как нельзя лучше, врачи считают, никаких осложнений не будет.
Она тряхнула меня:
– Хочу увидеть Олю. Слышишь, как можно быстрей, сейчас же!
– Увидишь, даю слово. Она сейчас у моих родителей, сегодня не получится. А вот завтра… Ну успокойся, успокойся, черт бы тебя… Оля жива и здорова. Здорова, ты слышишь?! Она иногда плачет по ночам, но мы ей говорим, что мама поправляется, что не сегодня-завтра…
– Не могу поверить, – прошептала Йованка.
– Да уж, все прямо как в сказке. Стоило лишь чуточку пошантажировать нашу дорогую власть… – Похоже, ей было не до шуток. Я попробовал уложить ее. – А если серьезно, то нам просто очень повезло. И с моим сказочно сговорчивым начальством, и с пересадкой: лучшего донора найти было невозможно. Врачи мне сказали, что случай был действительно уникальный. Из-за Олиной генетической специфики донора на стороне мы бы не подобрали даже за очень большие деньги…
– Ма-арчин! – выдохнула Йованка.
Я не все сказал ей. Какое-то время Оля была при смерти, счет шел уже на часы… Но, слава богу, Йованка сама сменила тему нашего разговора:
– А Недич, как он?
– Ты помнишь, как он хотел убить тебя?
– Смутно. Помню двоих солдат… Мило, кажется, выстрелил в одного, правда? – (Я кивнул.) – А больше ничего не помню. Нет, помню длинноволосого, помню, как он выбил автомат…
– Его фамилия – Новицкий. Он мог убить нас. К счастью, нам удалось договориться… Он рассказал все. А еще дал нам спутниковый телефон, хороший, с шифратором. У меня была возможность поторговаться с Ольшевским, не спускаясь с горы.
– Он приказал убрать нас?
– Он. То есть поди теперь докажи, приказы отдавались устно. Вменить ему в вину можно было разве что попытку скрыть инцидент на Ежиновой, но за такие шалости у нас из армии не вышибают. Жанец все разыграл как по нотам. И Ольшевский был у него на крючке: у майора были свои делишки с Султаном. Думаю, он запаниковал, когда вас с Аной привезли в Добой, к Стояновичу. Ты-то молчала, ты была без сознания, а вот Ана… Недич знал ее. Это была такая серая мышка, несмелая, не очень сообразительная. Кто-то убил ее родителей, у нее была смешанная семья, она крутилась возле Печинаца, помогала санитарам за миску похлебки, стирала белье. А как-то пошла в лес за хворостом и пропала. Мусульмане частенько делали вылазки, должно быть, серая мышка попалась им в руки. Она даже не запомнила в лицо тех поляков, которые поразвлеклись с нею. Личико у Аны было не ахти себе, его накрыли простынкой или полотенчиком. Знала бы она, что в Добой ее везут те самые обидчики!..
– Бедная Ана!..
– Бедная, – согласился я, – бедная и глупенькая. Она ведь пожаловалась Ольшевскому… А я тоже хорош! Я подумал, что это ее тампон нашел Костас. Не давала мне покоя невеста Спаховича из Дубровки, а ведь ее там и похоронили. Так уж получилось, холера! Жанец потом сказал Новицкому, что она опознала их, попыталась на обратном пути спрыгнуть с машины. Липко якобы выстрелил вдогонку, ранил ее, вот и пришлось добить, чтобы не мучилась. Это произошло как раз возле Дубровки, такое совпадение. Там было кладбище и почти не было жителей. Только случилось это еще засветло, их видел какой-то местный из последних могикан. Пришлось положить Ану в шкаф, а потом зарыть его, когда стемнело. Неаккуратно поступил Жанец, не убрал свидетеля… А так – попробуй придерись: и могила есть, и табличка на ней с именем и датой смерти. Все как полагается. Почему Дубровка? Если Ану везли домой – это не по пути, если в часть к Ольшевскому – тогда тем более, полбат совсем в другой стороне… Думаю, Жанец с самого начала планировал убить Ану, а тебе повезло, ты молчала. Жанец думал, ты не выживешь, а ты выжила, а потом Ромек полюбил тебя. И опять же это было на руку сержанту: ты была под присмотром. А Бигосяк на крючке: о Боснии он и вспоминать боялся…
– Да, было такое, – задумчиво протянула Йованка.
– Короче, тебе разрешили жить, а вот Ане Брканич повезло куда меньше. Теперь об Ольшевском, точнее, о моих переговорах с ним. Не знаю, чем бы кончилось, но, на мое счастье, из Сараева вернулся командир батальона. Он быстро разобрался что к чему и осаду с Печинаца снял. Примчалась комиссия из Варшавы. Разобрались со мной. Недич получил гарантии, что правду о пещерах скрывать не будут. Разумеется, часть правды. Новицкого не отдали под суд. Пообещали помочь Оле. А нашу героическую журналистку пригласили работать в Варшаву, кажется на телевидение…
