живой оставлю.
Муша кинулся на кота. Нависший над магуном чекан дрогнул.
— Нет! Стойте, дурни! Это же наш шуряк! Игон!
Лобка успел придержать чекан. Муша попятился.
— О чем ты? — Кот, которого застали врасплох, заморгал, то поднимая, то опуская клинок. — Они… Она была их?..
— Была? — возмутился Юрифф, прыгая к сидящей в траве Людмине. — Есть! И останется. Да и хромать не очень-то будет. Хороший сапожник… Гляди, какая здоровая девка! Ядреная! — Он хватанул сестру по спине так, что она упала. Забеспокоившись, он принялся ее поднимать. — Ну, давай сюда! Понюхай! Твоя мечта! Деревенская колбаса, чистые орешки, прямо из-под овцы!
Ошеломленный кот сорвал маску, подошел на ватных ногах, наклонился, понюхал. И выпрямился. Медленно. В глазах у него стояли слезы.
— Это не она, — сказал он тихо. — Моя… была не такая красивая. Вся в язвах, бедняга. Но я бы все равно… Глупец. А я — последний кретин. Сам лично декрет писал, этой вот рукой… Чтобы никаких овец в столице, потому что они с горем ассоциируются, с безродной землей, горной… Инвесторов отпугивают, а у нас почти чернозем, самых жирных волов выкормит. Одна овчарня в городе, с моего личного согласия, ибо я над дайковыми ублюдочками сжалился. Кретин. Полдюжины раз мимо пробегал.
— Бегом занимаешься? Трусцой? — удивился Юрифф. — В Дайковом тупике?
— Уотовец торговца из интим-подвала тщательно выпытывал, но выжать ничего не смог… Пришлось самому…
— Полдюжины раз? — В голосе ворожейки прозвучало нечто удивительно близкое к сочувствию. И зависти.
— Ты права, — бросил Игон. — Смейся. Глупец, я наизусть ваш доклад знаю. Сразу надо было, как только Путих… А я предпочел дурной головой о стенку биться… Корону, пся-мать, теперь в ремонт отдавать надо, вся помялась… — Он прошелся рукой по лбу, действительно поцарапанному. — Меня только на рассвете осенило. Я помчался в Дайков тупик. Слишком поздно. Она вены себе… Нелейка, — повернулся он к одуревшей ворожейке. — Платье мельничихи, которое ты Зане на бал одолжила, не пострадало. Золотое сердечко было у Заночки. Позаботилась о подружке, скинула одежду. Хоть и очень спешила… Даже бретелей не сняла. Знаешь, тех, под юбкой, на которых с бала колбасу выносила, пищу… — Теперь он уже плакал, положив руку на туфлю Заны-Замарашки. Покрытой язвами уличной проститутки. — Боже, столько лет! Голодная, избитая, бедная… А я… икра, курвы! Курвы по сто грублей за ночь! И ни с одной, никогда… А она — тут рядом… Скотина! Убей меня, Дебрен. Убей!
— Нет! — Нелейка подбежала к магуну, замахнулась киянкой. Дебрен отскочил. Лобка тоже. — Я убью!
— Ты? — Князь не глядел, он стоял на коленях у стола, целовал туфельку. Грязную, но заслуживающую того, чтобы ее целовали. Дебрен нисколько в этом не сомневался. — А знаешь, может, так-то и лучше… Половину имущества тебе в завещании… За один глаз этого мало, но у меня есть сестра, последнее время все чаще… Ее то и дело рвет. Больше я не могу. И без того Совет кипятится. Ну а если ты меня уложишь, то тебя никто не обвинит, что, мол, она незаконно власть взяла. После мертвых можно. Да, Нелейка. Прекрасная мысль. Дай ей меч, — приказал он Юриффу. Щербатый, вконец растерявшийся, выполнил приказ. Нелейка, растерявшаяся еще больше, не схватила рукоять. Меч упал, врезался в землю. — Отомсти мне.
Дебрен прыгнул. Мушу наконец-то вырвало совсем так, как Олльду, — хоть и по иной причине. Юрифф был безоружен. И еще не сделал выводов. Игон мало что видел сквозь слезы, ворожейка еле держалась на ногах. Ждать больше Дебрен не мог.
— Нелейка, дай по башке щербатому! — крикнул он, хватая на бегу торчащий из земли меч и колотя рукоятью вверх и направо. Прямо по голове Лобки. Хрустнуло. Громко. Лобка упал.
Нелейка, полуослепшая от слез, взмахнула киянкой, как при стирке подватованного кафтана. Юриффа кинуло в самый угол двора на продолжающего блевать брата. Муша, у которого по-прежнему были проблемы с равновесием, но не с храбростью, точно оценил ситуацию. И сбежал.
— Вы что, спятили?! — Игон вскочил, сжимая меч, подбежал к Дебрену. — Нападать со спины?! Так не полагается!
— Молчи, кретин, — буркнул магун и на всякий случай ударил лежащего ногой по голове. — Пол княжества ей отписал? И за смертью явился? Ну, так ты б ее и получил. Именно сзади, коли ты фехтовальщик. Нелейка, не реви. Подойди ближе, коза упрямая.
Нелейка не пошевелилась, стояла и дрожала, вглядываясь сквозь слезы в плачущего князя.
— Ты же его любишь. Ты же всегда его любила… Ведь тебя же тоже чарами опутали. А если и продолжаешь ненавидеть, то все равно подойди, дай ему себя обнюхать. Это ему сердце надломит.
Игон опустил меч, водил дурным, полным страха и надежды взглядом от стоящего рядом Дебрена к стоящей далеко ворожейке.
— Подойдите друг к другу, если что-то вас связывает. Спустя двадцать лет, пожалуй, следовало бы. Что, Игон, ты еще не понял? Туфелька недорого стоит. И хороша против ревматизма. Особенно для прачки. Но я тоже маху дал, холера. Мыло в подошву проникало снизу, а не сверху, с ноги, которую часто моют. Я уже тогда должен был… Но мне в голову не пришло, что баба может быть такой дурной. Гордой, — тихо и неохотно поправился он. — Она гордая, Игон. Голодает, а сама на бал ни-ни… Хоть ворожейку из правления приглашали. А она не думала, что именно ее… Посылала Зану, потому что Зана безработная, бедная. А сама по ночам платья от гноя из язв отстирывала. Ведь ты же не ходила, верно? Игон от остатка запаха в туфле совсем поглупел: если б в зале с ним ты была, он давно бы… Ну, шевелись, дурень! Не видишь, она под ветер стоит? Хватай ее, иначе она сейчас упадет в обморок, и, кроме глаза, тебе придется в список своих прегрешений еще и ее нос заносить…
Он не договорил. Смотрел, как они бегут друг другу навстречу, как князь хватает ворожейку на руки, несет к лестнице, целует, смеется, плачет, получая в ответ еще более голодные, еще более бестолковые поцелуи Нелейки.
Они даже не прикрыли дверь. Дебрен набрался сил, захлопнул ее за ними телекинезом. Дверь радостно всхлипнула. Дебрен улыбнулся, хотя ему было грустновато. Он чувствовал зависть, словно знал, что дверь не откроется в течение следующих семи ночей. И дней. Хоть и не мог этого знать. Он не дождался, когда она откроется. Олльду мутило, она была зла и так и оставалась княжеской сестрой, хотя уже без всяких шансов на княжение. Свое участие в бурной свадьбе ее брата Дебрен ограничил тем, что прислал поздравительное письмо. К письму не был приложен счет. Зато были два медных полскопейка за экспресс- стирку портянок.
Последние, какие таким способом заработала Нелейка. Плохая ворожейка из города Гусянец.
Книга вторая
ГРИВНА С ГАКОМ
Дверь была дубовая, обшитая железом. Солидная, хоть и без избытка, она была призвана по возможности часто впускать, а вовсе не охранять от бандитов. Она попахивала дешевой смазкой для петель, ржавчиной, мокрым деревом и мочой какого-то клиента, слишком пьяного, чтобы добраться до кустов в палисаднике.
Магией тут не пахло, это точно.
Дебрен еще раз повторил это про себя — правда, уже не так уверенно, а потом попробовал встать. В голове гудело, как после солидной кварты маримальского сладкого, но с мышлением было не совсем скверно, так что этой первой попыткой он и ограничился.
— Крепкий, однако, у тебя лоб, парень, — сказал кто-то, наступив ему ногой на спину, между лопатками. — Я думала, выйду, мозги с колотушки сотру, а то еще кто-нибудь порядочный в темноте испачкается. А тут — гляди-ка… Видать, тебе веревка писана, что, пожалуй, и справедливо, потому как что это за кара, так вот шасть-басть и от бордельной двери дух испустить. Легкая смерть, а некоторые скажут, что и прекрасная.
Девушка. Голос молодой, чуть хрипловатый. Может, виной тому не прекращающийся три дня моросящий дождь.
Дверь она не прикрыла, и по доскам крыльца несло жаром и запахом прокисшего пива, а известно, что
