— В другой раз. Сейчас, — если вы столь любезны, скажите в ратуше, что четвертой жалобы не будет. Если иначе невозможно, то отказываюсь от оплаты. Или, может, только части хватит, а, десятник?
— Глупость делаете, — покачал головой унтер драбов. — Ну что ж, сердцу не прикажешь. Но это обойдется вам почти во всю сумму. Здесь слуги в корчмах в основном за питание и стирку работают, платят им почти что ничего.
Он приложил руку к штурмаку [13] и ушел. Страдающих с похмелья ирбийских моряков, возвращающихся на корабль без кошелей, башмаков и части гардероба, он приветствовать не стал, хотя по сохранившейся части одежды было видно, что они служат на королевском флоте, а значит, как людям военным приветствие им полагалось. Ирбийцы не обратили внимания на нанесенное им оскорбление. Двое поддерживали третьего, четвертый, распевая серенаду, посылал воздушные поцелуи выглядывающей из-за занавески горожанке, а пятый пытался пнуть собаку.
Дебрен пришиб очередного комара и начал чесаться. В доме было холодно и сыро, а от винных испарений, несмотря на выпитый в качестве профилактики рассол и защитное заклинание, он слегка захмелел. Здесь зверствовали кровожадные скоты, тучами налетающие на город с подмокших лугов, польдеров и стариц. Ревматизм и похмелье — либо малярия. Милый выбор. Конечно, можно укрыться в кухне, но там невыносимая жара и чересчур воняет пережаренным. Избыточно даже для самого проголодавшегося комара. В плотно застегнутом кафтане он долго не выдержит, а увидев первую же расстегиваемую пуговицу, громыхающая горшками ведьма немедленно запирала дверь метлой и принималась задирать юбку. Чертов перецивилизованный Восток, где простая баба не только доживает до пятидесяти, но и после этого все еще гоняется за портками.
Пора бы уже приплыть той барке.
— Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь. Это корчма «Под золотым фазаном»?
Наездник был толще своего мула, хоть и тот излишней худобой похвастаться не мог. Ему было сильно за сорок — наезднику, не мулу, — и на нем была несколько странная для его возраста одежда рыцарского оруженосца. Одежда — хорошего качества, выдержавшая, несомненно, многое, потому что пятна грязи, травы, сажи и жира явно свидетельствовали о том, что ее обладатель редко проводит ночи в корчмах. Тон вопроса больше приличествовал бы рыцарю, нежели слуге, но Дебрена не удивил. Незнакомец свободно говорил по-ирбийски, на языке покровителей или оккупантов — в зависимости от того, кто комментировал, — с дальнего юга. Наглость подданных короля Бельфонса была притчей во языцех, и отличались ею все, начиная от старшего пастуха и выше. Этот скорее всего пастухом не был. Хоть и привел второго мула.
— Фазан, дурень, — взмахнул локтями толстяк. — Золотой, понимаешь? Зо-ло-той фазан. Вы здесь когда-нибудь научитесь человеческому языку? Вижу, ты ничего не понял.
— Значит, плохо видите. Понял. Я знаю староречь, а ирбийский от нее идет.
— Ха! — Наездник помолчал. — Надо же! Полиглот.
— А вот дефольского не знаю, — честно признался Дебрен. — И не уверен, попали ли вы туда, куда хотели. Существо, намалеванное на вывеске рядом с названием, с равным успехом можно считать красным тетеревом, анвашским индюком или… кто его знает, чем еще…
— Не морочь мне голову, мужик, — потерял терпение румяный ирбиец. — Я примчался сюда с поля боя не для словесных игр. Глотну вина — и в путь.
— Что случилось? — посерьезнел Дебрен. — Надеюсь, не… не восстание?
— Ты хотел сказать «бунт», — холодно поправил толстяк и слез с мула. — Прощаю тебе оговорку, потому что староречь все же не ирбийский язык. Поэтому буду считать, что ты просто ошибся. Однако на будущее избегай таких оговорок.
— Простите.
— Прощаю. Присмотри за моими мулами, коли уж ты тут сидишь и бьешь баклуши.
— Догадываюсь, что скорее всего вспыхнул… бунт. Можно ли узнать…
Узнать было нельзя, потому что толстяк ворвался в корчму, во весь голос требуя вина. Кто-то захлопнул дверь, и Дебрен остался лицом, если можно так сказать, к лицу с двумя не очень утомленными мулами. Не похоже было, что их загнали в спешке. Хороший знак. Бунт, который местные жители назвали бы восстанием, явно не вспыхивал, и весьма вероятно, что задерживающаяся барка завтра дотянется до пристани еще как барка, а не как речной вспомогательный военный корабль независимого Дефоля.
Он прихлопнул четырнадцать комаров и нацеливался на пятнадцатого, когда пухлый оруженосец снова появился на крыльце.
— За такую мочу я платить не стану! — перекрикивал он вопли жены корчмаря. — И вообще лучше замолчи, бесстыжая баба! Мы с моим господином грудь за вас подставляем, с чудовищами деремся! И какова благодарность? Скопидомы дефольские, вымогатели! Прощайте! Ноги моей больше здесь не будет! — Он хлопнул дверью, спустился с крыльца и принялся отвязывать узду от перекладины.
— А следовало бы заплатить, — спокойно заметил Дебрен.
— Не учи меня, умник. Не для того король наш покойный кровь проливал и эту вонючую провинцию под свой скипетр принимал, чтобы теперь порядочному ирбийцу приходилось последнюю рубашку алчным туземцам отдавать.
— Пожалуй, верно, — согласился магун. — Но и крови ваш монарх тоже не очень-то много пролил. Ну, может, малость из княгини Зделайды выдавил, которая ему в приданое Дефоль принесла, хоть и это сомнительно, ибо нетронутой молодкой она к тому времени уже не была.
— Как ты смеешь осуждать династическую политику нашего трагически погибшего короля? Черт побери, если б я так не спешил, то взял бы тебя за шею и притащил к начальнику гарнизона. — Толстяк взгромоздился в седло, постанывая под тяжестью брюха. — А, да что там… Поди сюда, лоботряс. Мне, пожалуй, все равно придется в замок ехать, так я тебя следователям подкину. У них там наверняка есть толмачи, которые собачий лай туземцев понимают, а мне обязательно надо найти такого.
— А может, я чем помогу? — спросил Дебрен, поднимаясь со скамейки. — Жарко сегодня, ходить не очень-то хочется. А рядом с замком ров, в нем комары покрупнее лягушек водятся. Уж не говоря о шибенице. Тут страна неблагодарных, так что, пожалуй, еще не сняли труп, который я позавчера видел. А он уже тогда вонял так, что нос сворачивало. Показывал пример, как кончают бунтовщики.
— Ну, не знаю… Чародея, который здесь останавливался, ты, вероятно, не видел?
— Чародея?
— Вроде бы задерживался тут один из этих бессовестных вымогателей. Я его ищу. Моему господину нужен… хм… скажем, медик ему требуется. В чарах разбирающийся.
— Кто ранен? — Дебрен забыл о самозащите, и очередной комар крепко куснул его в шею. — Может, лучше поискать обыкновенного лекаря? Тут в них недостатка нет, и они вполне…
— Обыкновенный лекарь нам не годится, — обрезал оруженосец. — Мой хозяин категорически требует, чтобы ему поскорее доставили чернокнижника, а еще лучше — магуна. Потому что случай некон… неконце… ну, необычный и синтеза требует.
— Анализа?
— Что? — нахмурился толстяк. — Ты давай не свинствуй, понял… Тьфу, паршивцы дефольские. Лизать ему, вишь, захотелось. У вас здесь, похоже, все с этой мерзопакостью вяжется; человек о серьезном говорит, а этот ему о любви анализаль… Тьфу, гадость какая! Немудрено, что вы независимость в постели потеряли с кровью Зделайды, а не в бою, как Бог положил. И все-таки я тебя, пожалуй, в комендатуру сдам. Эй, это еще что. А ну слезай с моего мула, висельник!
— Поехали, — спокойно сказал Дебрен. — У тебя есть работа для магуна, а у меня нет наличных. Не будем тратить времени. Некоторые анализы требуют его немало, а моя барка завтра отплывает. Ну, чего таращишься? Ты искал магуна, вот и нашел.
За заставой они спустились с дамбы. В ней было футов пять высоты, но вид с нее открывался как с замковой башни, которую возводят для того, чтобы можно было всю округу осматривать сверху. Местность была плоской, как поверхность озера, а теперь и вообще все больше походила на озеро. Буйные луга, поросшие высокой травой, напоминали болота, покрытые зеленым ковром ряски, многие поля утопали в грязи, а в водоотводном рве отчаянно мычала знаменитая высокомолочная корова дефольской породы, задумавшая было пройти на менее других затопленное пастбище и увязшая в трясине.
Дебрен ехал за толстым оруженосцем и осматривался, пытаясь отыскать пробел в водозащитных валах.
