бриллианты.
Глава 11
Сегодня Ньянгу дежурил по роте. Дело было нехлопотное — сиди на вахте, отвечай на звонки, сходи, куда пошлет дежурный офицер. Эти дежурства давали рекрутам возможность немного расслабиться, привести в порядок обмундирование.
Но сегодня вечером все было иначе. Дежурный офицер, дек Элис Куант, сразу предупредила Ньянгу, что альт Хедли остался в кабинете и три часа не слезал с аппарата секретной связи. Ужин, против обыкновения, он потребовал в кабинет. Происходило что-то необычное, и Ньянгу решил, что на сей раз не будет чистить ботинки и пришивать пуговицы.
Вскоре в кабинет Хедли проследовали старший твег Гонсалес и аспирант Воксхолл в сопровождении трех офицеров с эмблемами штаба Корпуса на петлицах. У всех был встревоженный вид. Ньянгу гадал, что же такое случилось. Столько офицеров одновременно он не видел с тех пор, как давал присягу.
Хедли открыл дверь.
— Дек Куант, разыщите финфа Кипчака. Пусть явится.
Ньянгу отметил, что Хедли использует полные звания и фамилии. Видно, дело нешуточное.
— Да, сэр.
Дверь закрылась.
— Рекрут, ты слышал приказ? — спросила Куант. — Кипчак служит в… — Она посмотрела в штатное расписание. — Группа «Гамма», первое подразделение. Шевелись!
Петр оказался в общей казарме группы «Гамма». Он придирчиво изучал висящий на вешалке бронежилет. Отстегнув кобуру, укрепленную под мышкой справа, Кипчак пристегнул ее пониже, над поясом. Рассмотрел, нахмурился, помотал головой и вернул кобуру на прежнее место.
— Начальство вызывает, — сообщил Иоситаро.
— Ого! Что надо боссу?
— Не знаю. Просто приказано явиться.
— Мамочки! — сказал Петр. Он надел кепку, оглядел форму и стремительно направился к двери. Ньянгу едва поспевал за ним.
— Как твои дела? — спросил Кипчак. — Последний раз я тебя видел на присяге.
— Ни на что нет времени, — ответил Иоситаро.
— Я слышал. Лир умеет это устроить. Выплывешь?
— Не знаю, — признайся Ньянгу. — Сомневаюсь. Я бы с удовольствием постоял на камушке.
— Не ты один.
Они спустились на второй этаж и почти бегом влетели в штаб роты.
— Иди на ковер, — приказала Куант, и Кипчак исчез за дверью.
— Схожу за кофе, — сказала она Ньянгу. — Когда собирается столько начальства, нужен кофе.
Она ушла. Ньянгу оценил ситуацию, подошел к рабочему столу первого твега и включил интерком. В кабинете командира роты звучал голос Кипчака.
— Нет, сэр. Мне это неизвестно. Мы целый день провели на полигоне.
— Кроме вас, нам не удалось найти ни одного человека, в последний год побывавшего хотя бы в другой системе Конфедерации. Про Ценгрум я и не творю, — звучал незнакомый голос. — По словам твега Гонсалеса, у вас хватает ума, чтобы дать нам хоть какую-то полезную информацию.
— Вряд ли я могу о чем-то судить, сэр. — Петр говорил неохотно. — Я ведь не аналитик. И вообще, я предпочел бы не говорить на эту тему.
— Почему? — спросил Хедли.
— Потому что… Потому что если я скажу то, что думаю, меня могут записать в сумасшедшие.
— Мы попробуем понять, — прозвучал незнакомый голос.
— Давай, Петр, — сказал Хедли. — Всем, кто живет на этой планете, сейчас очень нужны факты. Пусть это даже сумасшедшие факты.
— Как прикажете, сэр, — ответил Кипчак и заявил: — Я думаю, что Конфедерация разваливается. То есть уже развалилась, если я правильно понимаю. Сэр, когда я последний раз уволился, то провел на гражданке целый год. Все, что меня окружало, было ни на что не похоже. Я знаю, людям с такой биографией, как у меня, может казаться, что мир катится в тартарары. Но вот вам факты. Во-первых, я так и не получил денег, полагающихся при увольнении. Я ходил по всем инстанциям, но мои бумаги оказывались где угодно, но не там, куда я приходил. С каждым разом в очередях у госучреждений стояло все больше и больше таких, как я. Тех, кому что-то было нужно от государства. И никто ничего не мог добиться. Всем отказывали под разными предлогами, а некоторые говнюки-бюрократы не удосуживались даже изобретать предлоги. Я начал сравнивать происходящее с тем, что помнил по доармейской жизни. Все шло не так. И никому, во всяком случае никому из начальства, ни до чего не было дела. Общественный транспорт ходил без всякого расписания, если вообще ходил. На транспортных развязках — пробки, аварии, обвалы. А все только пожимают плечами, как будто так и надо. Преступность стала видна без всяких газет. Да какая преступность! Убивать стали просто ради того, чтобы убивать. Без цели ограбления, без всякой видимой корысти. Чуть ли не каждый день кто-то из политиков оказывался на скамье подсудимых, и никто этому не удивлялся. Может, мне в этой ситуации просто показалось, но я заметил, что богатые люди стали сверхбогатыми, а бедные — почти нищими. Увидеть на улице богатого человека было почти невозможно — они редко выходили из своих районов, похожих на средневековые крепости. Если выходили, то с несколькими телохранителями, а если выезжали — легко могли поймать кирпич на ветровое стекло. Тот, кто его бросил, считался героем.
— Вспыхивали массовые беспорядки, — продолжал Петр. — Они, конечно, возникают то здесь, то там уже дюжину лет. Поволнуется народ и перестанет. Мы с твегом Гонсалесом не понаслышке знаем, что это такое. Но теперь, во всяком случае на Центруме, все выглядело иначе. Бунтовали не только те, кому нечего терять — обитатели трущоб и безработные, — бунтовали все. И не потому, что им хотелось полюбоваться зрелищем горящих магазинов или добиться, чтобы пришел наконец транспорт с продовольствием, а потому, что каждый был чем-то сильно обижен и не дождался ничьих извинений. По холо какое-то время показывали, как такие же волнения сотрясают и другие планеты Конфедерации. Но потом все эти репортажи прекратились, как будто правительство запретило журналистам быть честными. Стали ходить разные слухи. Говорили о планетных системах, с которыми прервалась связь. О целых группах звезд, претендующих на независимость и собирающихся выйти из Конфедерации. Дважды я слышал истории о том, как кого-то застрелили прямо в парламенте Конфедерации. Я в это не верил, но может быть, зря. Не могу судить, сэр. Возможно, это просто мои фантазии — ведь я много читаю. Но все, что я видел вокрут, напоминало мне другие империи, когда они начинали шататься под собственной тяжестью. Рим, Британия, Второй Марс, теперь — Капелла. Так что обрыв вашей связи меня не удивляет. Вы просили меня рассказать. Я рассказал, что знаю.
— Спасибо, Петр, — сказал Хедли. — Ты свободен. Спасибо.
— Да, сэр. Спасибо вам, сэр.
Ньянгу едва успел отключить интерком и отскочить, как из кабинета вышел Кипчак. Он был слегка бледен.
— Черт! Черт! — бормотал он. — Как я не люблю говорить с офицерами! Особенно когда их больше двух. — Он не стал задерживаться, и Иоситаро снова включил интерком.
— … так что вряд ли есть повод удивляться, — сообщил незнакомый голос.
— Но все же крах после… Я хочу сказать, сколько времени уже существует Конфедерация?
— Тысячу лет, даже больше.
— Но когда что-то ломается, — сказал Хедли, — то ломается очень быстро.
— Особенно, — включился Гонсалес, — когда все годами заботятся только о фасаде здания, укрепляют его балками и суют штукатурку в трещины. И никого не волнует, что творится внутри.
