Я, конечно, не помнил его, поскольку когда был предводителем императорских войск, то постоянно переезжал с места на место, и многие знатные и не очень знатные дворяне желали устроить пир для меня и моих людей – кто из чувства патриотизма, а кто в надежде на то, что в дальнейшем это поможет им достичь расположения императора.
– Ах да, прошу прощения. Я Ласлейг, барон Пилферн из Стова. А это мои люди. Я набрал отряд, снарядил его, и сейчас мы направляемся, чтобы вступить в армию.
– В которую из армий? – осведомился я.
– А что, разве тут может быть выбор? – искренне удивился он. – Конечно, в армию мятежников, хотя я и желал бы, чтобы они подыскали себе более благородное название.
Это немного удивило меня. Но затем я вспомнил, какую ненависть сельская знать испытывала к императору, главным образом за то, что он уничтожил столь удобный и ставший привычным для многих поколений безмозглый Совет Десяти, а им самим запретил управлять своими землями, как будто в Нумантии имелась какая-то другая власть.
И при этом Ласлейг не мог поддерживать Великий Совет, так как эти правители были марионетками, которыми управляли ненавистные майсирцы.
– Отлично, – сказал я, – поскольку я направляюсь туда же.
– Сэр! Вы окажете мне… нам честь поехать вместе с нами?
– А почему бы и нет? – не без удовольствия ответил я. – Будет приятно снова оказаться среди солдат.
Лицо Ласлейга помрачнело.
– Я не знаю, можно ли назвать нас солдатами… по крайней мере сейчас, – вполголоса, так, чтобы не услышали его люди, сказал он. – Но мы учимся. Пытаемся освоить все, что в наших силах. Возможно, вы не откажетесь немного помочь нам?
– С удовольствием, – согласился я. – Проведение занятий всегда помогает стряхнуть с самого себя ржавчину, к тому же я подозреваю, что мне тоже необходимо будет многое припомнить в самые ближайшие дни.
Ласлейг привстал в стременах.
– Солдаты! Приветствуйте первого… приветствуйте Дамастеса а'Симабу!
Молодые всадники с удовольствием заорали вразнобой. Так я обрел сразу пятьдесят попутчиков.
Очень скоро я понял, насколько это оказалось удачно, так как нетерпеливые расспросы Ласлейга вывели меня из задумчивого состояния. Я с ужасом подумал: неужели, будучи молодым офицером, я казался таким же безмозглым идиотом, как этот молодец, но потом решил, что, пожалуй, нет, поскольку мой отец Кадал научил меня, что энтузиазм – это хорошее и полезное качество, если проявляется в надлежащее время и в подходящем месте.
Но я старался отвечать на все вопросы, которые задавали барон и его подчиненные. Они были уверены, что я возглавлю новую армию, что было вполне возможно. Но я решительно отказывался от всех честолюбивых намерений, готовый принять любую должность, которую мне предоставят, поскольку слишком часто в армии – любой армии – говорится одно, а уже в следующее мгновение все делается наоборот.
Я и сам в первый день задал вопрос своему спутнику: почему Ласлейг не присоединился к имперской армии, когда для кампании в Майсире были так необходимы люди? Он казался ужасно смущенным и поспешно принялся объяснять, что был старшим сыном и отец не разрешил ему подвергать жизнь опасности, поскольку других наследников в роду не было. Я согласился и даже одобрил это решение, поскольку случай был далеко не единичный: старое баронство очень заботилось о продолжении своего рода, зачастую даже больше, чем о своей стране.
– Но он отпустил в армию моего младшего брата, – продолжал Ласлейг. – Его приняли в 20-й полк Тяжелой Кавалерии.
Мое лицо оставалось непроницаемым.
Ласлейг вдруг отвел взгляд, неожиданно проявив глубокий интерес к самому обычному волу, щипавшему траву неподалеку от дороги.
– Брат служил хорошо, – продолжил Ласлейг после паузы. – Он завербовался совсем незадолго до того, как император начал отступление из Джарры, и вступил в полк сразу же после возвращения армии в Нумантию. В последнем письме, которое мы получили от него, говорилось, что ему присвоили звание капитана, а ведь прошло всего лишь два с небольшим месяца.
Это нисколько не удивило меня: в те отчаянные дни любой человек, выказывавший хоть какие-то командирские способности, продвигался по службе с невиданной быстротой; он мог просто забирать знаки различия у своих погибших командиров.
– А потом… потом была битва при Камбиазо. – Ласлейг умолк.
Если брат Ласлейга выехал с 20-м полком сразу же после меня и 17-го Уланского, в тот день ужасного побоища, день, когда хохот Сайонджи потряс землю, когда клинок ее заржавел от крови…
– Мне очень недостает его, – сказал Ласлейг после долгого молчания. – Мы всегда были вместе, он был мне скорее другом, настоящим другом, чем просто братом.
Я сменил тему разговора.
– Ваш отец тогда не позволил вам служить в армии. А теперь?
– Теперь я барон Пилферн, – ответил Ласлейг, – и никто на свете не может что-то запретить мне. А у меня есть кровные счеты с тем человеком, который был нашим императором и желает снова столкнуть нас между собой.
Я мог бы сказать, что Ласлейг примкнул к хвосту очень длинной очереди желающих отомстить, но промолчал.
Пару дней спустя мы вышли на перекресток, где должны были свернуть на восток, чтобы попасть в
