Она снова ложится рядом со мной. Мы держим друг друга за руки и долго молчим.
Потом она говорит:
— На панель я не ходила никогда. Я, конечно, знакомилась с мужчинами, позволяла себя развлекать. Но когда мужчины видели, в какой нищете я жила, они быстро исчезали.
— А также потому, что видели твоего ребенка.
— Конечно… И потом… ты знаешь… Нет, я думаю, что не могу тебе это сказать.
— Скажи же.
— Не то, чтобы я не хочу сказать об этом, я думаю, что я не смогу правильно выразиться. Мужчины…
— Что с ними?
— Они так быстро замечают неискренность твоих чувств, даже если ты старательно разыгрываешь любовь и страсть…
— Вы тоже! Вы в этом сильнее нас! Вы чувствуете неискренность еще острее!
Я вспоминаю кое о чем.
— А твой муж?
— Я же тебе рассказывала. Его я повстречала в тот вечер, когда решила лишить жизни себя и Эвелин. Когда я совсем была у края от безысходности, Эвелин побежала в его машину и…
— Я так не думаю.
— Что такое?
— Ты же не любишь своего мужа!
— Нет.
— И он ничего не замечает? Абсолютно ничего?
— Конечно, замечает. Однажды он уже сказал мне об этом.
— Он считает, что достаточно того, что он любит меня. Он говорит, что никогда не отпустит меня. — Ее голос становится громче. — Как он будет действовать, я не знаю. Я не знаю, поставит ли он мне завтра в упрек Энрико или тебя, или какого-нибудь другого мужчину или выбросит на улицу. Но одно скажи мне, Оливер: способен ли ты сейчас понять, что я больше никогда не смогу жить в этой дыре у дороги и не иметь денег на еду и пить шампанское с отвратительными обывателями и позволять лапать себя за грудь? Понимаешь ли ты сейчас, что я не хочу больше быть бедной, никогда больше?
— Я это понимаю.
— Ты великолепен.
— Я вовсе не так великолепен. Но ты разбила пластинку.
— Сейчас я уже снова жалею об этом.
— Не говори так!
— А если это так? Мы же оба хотим всегда говорить друг другу правду?
— Я подберу осколки.
— Глупый мальчишка.
— Когда-нибудь я покажу тебе ее.
— Не начинай опять, пожалуйста. Все было так прекрасно… Так, как еще не было ни с кем…
— И с мистером Стивенсом тоже?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Потому, что он — отец Эвелин. Я ревную к нему.
— Это не должно волновать тебя. Я же сказала тебе. Я даже не знаю теперь, как он выглядел. И… я не помню уже, как было с ним.
Мы целуемся.
У нас так мало времени.
Глава 14
Уже совсем темно, когда мы покидаем покосившийся домик. Верена тщательно запирает дверь. Через луг идем к моей машине. Выезжая на шоссе, я неожиданно кое-что вспоминаю:
— Ты мне как-то рассказывала, что твой муж устроил твоего брата на работу в пункт обмена валюты на Центральном вокзале Франкфурта.
— Это так. Год назад Отто взял деньги из кассы фабрики в Пассау. Отец вышвырнул его на улицу. Отто пришел ко мне с просьбой о помощи, милости и снисхождении. Он делал так всегда. Мой муж помог ему. Муж помогает многим людям.
— Сколь прекрасна участь тех, кому он помог.
— Он ничего не делает для людей.
— Как так?
— Все ради меня.
— Для того чтобы ты когда-нибудь полюбила его?
— Да.
— И ты когда-нибудь полюбишь?
Она качает головой. Работают «дворники», и дождь стучит по стеклам и кузову.
У заправки на шоссе я выхожу из машины и прошу по радиосвязи заказать такси. Потом возвращаюсь к Верене.
— Послезавтра четверг. После обеда я совершенно свободен. Давай увидимся в половине третьего?
— Да, Оливер, — она кивает.
Потом мы всматриваемся в темноту и дождь и провожаем взглядом автомобили, проносящиеся мимо нас по мокрой дороге, разбрызгивая воду и скрипя на поворотах шинами.
Приезжает такси.
— Пусть остановится не перед самым вашим домом, Верена.
— Нет.
— Я люблю тебя.
— Спокойной ночи.
— Я люблю тебя.
— Счастливо доехать домой.
— Я люблю тебя.
— Останься в машине. Я выйду одна. Не хочу, чтобы шофер видел тебя.
Она выходит одна.
Такси уезжает. Его красные подфарники исчезают за ближайшим поворотом. Я отъезжаю на своей машине до въезда на шоссе и направляюсь в интернат.
«Квелленгоф» пуст, когда я подъезжаю. Все дети еще едят в столовой.
Направляюсь в свою комнату, сталкиваюсь с господином Гертерихом.
— Слава богу, что вы вернулись вовремя. Господин доктор Хаберле звонил в четыре часа.
— Ну и что?
— Я… Я сказал, что у вас был понос и вы лежали в постели.
— Хорошо. Могу ли и я быть вам чем-нибудь полезен?
— Нет, спасибо… — Он стучит по дереву и улыбается. Видно, что он совсем пал духом. — В настоящее время, слава богу, отношения с детьми более или менее нормальные.
— Я вам это предсказывал!
— Но что будет, если господин директор или какой-нибудь учитель заметят, что вы так часто исчезаете?
— Никто не должен заметить.
— А вдруг?
— Тогда я вылечу.
