опускается на нижнюю челюсть.
Зюдхаус отлетает прямо в руки Томаса.
Томас кричит:
— От имени блока НАТО! — И бьет Зюдхауса кулаком в живот.
Отличник сгибается пополам. Вольфганг хватает и собирается ударить снова, но перед ним возникает бледный, худой Ноа и тихо говорит:
— Оставь!
— Что?
— Вам не следует бить его!
Томас и Вольфганг отступают.
Ноа тихо продолжает:
— Оливер еще не закончил. Но я уже понял одно. Здесь случилось что-то злое. Только побоями ничего не исправишь. Это так, Оливер?
— Да, — говорю я. И обращаюсь к Зюдхаусу: — Если бы ты не удрал, жалкая собака, об этом не узнал бы ни один человек. Я специально не назвал твоего имени.
Зюдхаус смотрит на меня. Он делает глотательные движения, чтобы не завыть.
Потом все же взвывает:
— Это был не я! Это был не я!
— Ты еще и трус, — говорит Томас.
— Это был не я. Я…
— Цыц! — командует Вольфганг. И спрашивает у меня: — Могу я пнуть его еще разок?
— Нет!
— Единственный, маленький, совсем маленький пинок.
— Дай Оливеру в конце концов продолжить, — говорит Ноа.
Вольфганг успокаивается. Он всегда делает то, что говорит Ноа…
— Каждый из вас получит сейчас от меня бумажку.
— Зачем? — спрашивает Ганси, мой «брат».
— Это выборы. Тайные. Вы можете пойти к скамейкам или за деревья, когда будете писать.
— Что писать?
— Хотите ли вы, чтобы доктор Фрей остался с нами, или хотите, чтобы он ушел. Кто хочет, чтобы он остался, пишет на своей бумажке «да», кто хочет, чтобы ушел, — «нет». У кого нет вообще никакого мнения — не пишет ничего. Потом бумажки нужно положить в одну из картонных коробок. Три сотни бумажек в одну не поместятся, поэтому я принес с собой две.
Голос:
— Что значит выборы? Что МЫ можем еще сказать?
— Триста детей могут сказать многое! — кричит темнокожая Чичита.
— Не в Персии, — замечает маленький принц.
— Но у нас, — возражает Вольфганг.
— Ну, если уже… — рассуждает Ноа.
— Да успокойся ты!
— Я прошу тебя, — говорит Ноа. — У нас даже взрослые ничего не могут сказать!
Зюдхаус вскрикивает.
— Что это было?
— Томас пнул меня!
— Ты бы получил еще больше, если бы мы отловили тебя одного, свинья! — говорит Томас.
— Спорим, что твой дорогой отец написал письмо и моему дорогому отцу. Господа просто обязаны держаться вместе. Ну, начинай же, Оливер!
Я открываю коробки и раздаю бумажки детям, проходящим мимо. И говорю при этом:
— Некоторые из вас смеются. Здесь нечему смеяться. Речь ведь идет о будущем человека. Если хоть один из вас нарисует на бумажке звездочку или просто выбросит ее, то он должен подумать о том, что он бросает в неизвестность и будущее доктора Фрея.
Смех прекращается.
Дети рассыпаются по всей площадке. Многие собираются в группы и дискутируют, и каждый пишет свое «да» или «нет» тайно на бумажках, — так, чтобы никто не мог увидеть.
Томас кричит:
— Я определенно за то, чтобы доктор Фрей остался!
— Тебя никто не спрашивал, как ты проголосовал, — говорю я и опускаю его сложенную бумажку в одну из картонных коробок. Проталкивая свою бумажку, я добавляю: — Не думай, что все закончится этими выборами или тем, что вы выбьете Фридриху пару зубов. Это только начало.
— Начало чего?
— По всей вероятности, длинной и тяжелой истории, — говорит Ноа, сдавая свою бумажку. — Я всегда предостерегал доктора. — Ноа медленно уходит.
Постепенно наполняются обе коробки. И вот последний ребенок сдал свою бумажку. Слава богу, что ветра нет, так что я могу высыпать содержимое коробок прямо на землю.
— Кто поможет подсчитать? — спрашиваю я.
Ганси протискивается вперед.
— Ну пожалуйста, Оливер, — говорит маленький принц, — можно и мне помочь? Я еще ни разу в жизни не был на выборах.
— Конечно, Рашид, — говорю я и специально не замечаю ревностного взгляда Ганси.
Ганси, мой «брат».
Вскоре он заставит замечать себя совсем иным способом, а не только выразительным взглядом. И последствия уже не позволят мне больше не замечать его…
Глава 19
Подсчет длится двадцать минут.
Все дети внимательно наблюдают за тем, что мы делаем. Бумажки со словом «да» складываются в левую коробку, бумажки, в которых дети воздержались от принятия конкретного решения — во вторую.
Разворачиваю одну, на ней маленький ребенок написал: «Все какашки!» На другой я нахожу нарисованный свинячий пятачок, третья — пустая. Это нежелание голосовать. Все три бумажки недействительны.
Через двадцать минут мы заканчиваем сортировку. Для верности пересчитываем еще раз. Многие считают вместе с нами, некоторые — очень громко, и все на своем родном языке.) Потом я могу записать результат.
Заглядываю в свою записную книжку и уверенно говорю:
— Выборы дали следующие результаты: с учетом одиннадцати больных недействительных голосов — одиннадцать; воздержавшихся — тридцать два; проголосовавших «за» — двести пятьдесят шесть.
Услышав это, многие, как сумасшедшие, начинают хлопать и кричать: «Ура!»
Затем снова становится тихо.
— Проголосовавших против — семнадцать.
Свист, крики недовольства и попытки показать свою силу. Несколько ребят вновь хотят наброситься на Зюдхауса, белого как мел.
— Всем успокоиться! Я объявляю: наши выборы показывают, что подавляющее большинство за то, чтобы доктор Фрей остался.
Опять аплодисменты. Ноа не хлопает. Он улыбается своей печальной еврейской улыбкой. И в его глазах я вижу шесть тысячелетий мудрости и беспомощности.
— Второй пункт повестки дня, — говорю я. — Шеф поручил мне это дело — только не думайте, что я
